когда мелочь будет, — ласково произносит господин и идет за своими спутниками.

— Подайте пятачок… пожалуйста…

— Пятачков нет. А коли голоден, получай хлеб и колбасу. Хочешь?

— Пожалуйста, хлебца и колбасы. Есть хочется…

И в руках у мальчугана — ломтик хлеба, в который он радостно впивается зубами. Вокруг него стоят инвалиды из соседнего санатория в Татранских Матлярах. Здесь они лечатся от туберкулеза, которым заболели во время войны. У каждого в руках пакетик, а в нем бутерброд с колбасой, только что полученный в столовой после завтрака на закуску перед обедом.

— Мать-то у тебя есть?

Палько кивнул: рот у него набит, и сказать он ничего не может.

— А братья и сестры?

Палько снова кивнул.

Инвалиды переглядываются. Кое у кого из них блестит на щеке предательская слеза. Должно быть, они вспоминают своих ребятишек, которые остались дома и тоже, наверное, голодны.

— И отец есть?

Палько отрицательно мотает головой.

Тогда инвалиды один за другим суют свои пакетики с бутербродами в руки Палько. Обрадованный мальчуган смеется. У него уже полны руки. Больше ему не унести.

— Вот так. — И инвалиды, опустив головы, отходят.

Гоп, гоп, гоп…

Палько, подпрыгивая, бежит с ношей по тропинке домой к сараю.

* * *

— Да, дорогой, ты должен купить мне эту борзую! Вспомни только, как хорошо было гулять, когда был жив наш бедный Фрицо! Какое славное животное это было, какое благородное существо! Как подумаю о нем, так плакать хочется. Мне необходима замена!

— Но, милочка, ты же прекрасно знаешь, что я с радостью сделал бы по-твоему, но что скажут люди? Подумай, что скажут мои рабочие, которых я все время уверяю, что и я испытываю нужду. Что они подумают о нас, если мы будем кормить гончих собак и ангорских кошек, когда голодают дети.

— Ах, перестань! Какое мне дело до их болтовни!

— Нет, ты неправа, моя дорогая женушка! Понимаю, что тебе скучно — ведь у нас нет детей. Ведь и мне, чем старше я становлюсь, недостает сыночка или дочурки. Подумай-ка, не взять ли нам какого-нибудь осиротевшего или брошенного ребенка?

— Какого-нибудь замарашку или сопливого неряху?

— Нет, некоторые детишки, если их вымыть, просто красивы. Да вон, смотри, нам навстречу бежит такой очаровательный мальчуган с русыми волосами… Посмотри же, посмотри на него, как он хорош со своей ношей!..

— Да, вот такой мне нравится! Купи его мне!..

И фабрикант с женой загораживают дорогу Палько.

— Ты куда, малыш, торопишься?

— Домой.

— Ты чей?

— Наш.

— Ну да, а как тебя зовут?

— Пайко.

— А твоего папу?

— Он у́мел.

— Умер? Гм… А мама где живет?

— Там, — показывает Палько в лес, в сторону сарая.

— Но ведь там дома-то нет никакого. — У фабриканта все больше разгорается любопытство. — Возьмешь нас с собой?

— Да. Вот только немножко отдохну.

Фабрикант улыбается. Улыбается и его жена. Они помогают Палько подобрать с земли пакетики, снова кладут их ему в руки и вот уже идут вдоль ручья по вьющейся тропинке следом за Палько к его дому.

— Тут лужица, плыгайте вот так! — учит Палько и подает пример своим гостям.

— Ну что за прелесть! Ты купишь его мне? Купишь? Ой, купи, купи, я буду играть с ним, как с котенком! Не надо мне гончей, ни ангорских кошек, можешь их продать, только купи мне этого мальчика! — нетерпеливо шепчет мужу фабрикантша.

— Ну вот мы и дома, — останавливается Палько перед сараем и сваливает свой груз на землю.

— Как? Вы живете здесь? Правда?..

— Вплавду, здесь. Мы тут живем. И мама, и Мишко, и Ганка, и маленькая Эвичка, и я…

— Ну, ну!.. — восклицают удивленные гости. — А где же твоя мама? Позови ее!

— Ее дома нет. Плидет к обеду. Она в отель пошла, лестницы мыть.

Дама смотрит на свои часики:

— Половина одиннадцатого. Можно подождать.

— Хорошо. А пока мы осмотрим этот райский уголок.

— Палько, покажи нам, где вы спите?

— Во-он там!

Палько показывает на крышу сарая и распахнутые дверцы на его фасаде.

— И вы даже ничего не запираете? Или… или… да… да… к чему запирать, едва ли кого прельстит эта кучка сена и тряпок.

Вдруг из лесу доносится детский крик и плач.

— Кто это?

— Это наши — Мишко, Ганка и Эвичка из лесу идут, — поясняет Палько и, подпрыгивая, несется навстречу своим сестрам и брату.

У Мишо за спиной мешок с хворостом, у Ганки полуторагодовалая Эвичка, в руках у обоих, кроме того, узелки с грибами. Эвичка плачет — она голодна, и Ганка только что вместе с ней упала, споткнувшись о пень.

— Вы плоголодались? А я плинес что-то…

— Что?

— Что-то… что-то… Угадайте!.. — кричит Палько, подбегая к своим пакетикам, чтобы как-нибудь спрятать их. Но ладони у него крохотные, и потому Мишо ничего не стоит разглядеть в прозрачной промасленной бумаге то, что в нее завернуто.

— Эй, дай один… Дай нам один…

— Только один дам, один! Остальные отдам маме, когда плидет!

Дети усаживаются на лужайке. Все с нетерпением ждут, пока Палько развертывает пакетик. Они не замечают, что на них удивленно смотрят две пары почти испуганных посторонних глаз. Ведь дети у себя дома! И Палько развертывает бумагу. Дело идет что-то плохо. Неловкие еще у него ручонки. Но глаза сияют от счастья. Он горд, что тоже может принести домой хлеб. Он торжественно раздает кусочки хлеба и кружочки колбасы.

Дети едят, жуют, глотают и даже не видят, что над ними уже стоит их мать. Она вернулась, как всегда, и смотрит на детей печально и задумчиво. Руками она придерживает передник. В нем лежат ломти полузасохшего хлеба, необглоданные кости и остатки других кушаний. Это ее последний заработок. Завтра она уже не пойдет в отель. Она там больше не нужна. И потому Зузана с такой грустью смотрит на своих детей. Она не понимает, что сейчас они счастливы, у них такая вкусная еда. Она озабочена, она в отчаянии, в ее голове все время вертится один вопрос: что же дальше? Чем она насытит голодных детей завтра? Послезавтра? Эх, жизнь, жизнь!.. Такая несправедливая!.. Почему ее дети вынуждены голодать, когда у других всего в избытке? Но ведь сегодня они не голодны… Ишь как уплетают… Как блаженно смеются… Как счастливы!..

— Дети! Дети мои…

— Ах, мама! Вы уже пришли?

— Пришла… Что же вы едите? Кто вам дал?

— Это я плинес, — хвалится Палько.

— Откуда? Кто тебе дал?

— Ну, те дяди, там в Матлялах…

— Инвалиды, — поясняет фабрикант, стоявший со своей женой в сторонке, наблюдая за этой семейной сценой. Теперь он приблизился — можно