— Что ж, ему придется смириться, — хмуро заключила Гита, потому что особенно старательно оттирала салфеткой коралловое пятно в цвет моего платья со своего предплечья.

Я сделала шаг к ней и сжала пальцами ее запястье, притягивая ближе к себе, чтобы было удобнее избавляться от краски. Гита тяжело вздохнула и прекратила свои попытки, передавая мне салфетку.

— Ему не нужно мириться, если он просто не будет об этом знать, — твердо сказала я, растирая светлую кожу до такой степени, что она уже постепенно начала сливаться с цветом пятна от краски. — Мы не обсуждаем наши прошлые отношения. Почему-то говорить с ним об этом мне категорически не хочется, и я пытаюсь пресечь все попытки. Не знаю почему. Наверное, потому, что его тон в этот момент становится в какой-то степени обвиняющим. И я ощущаю давление, похожее на то, что было, когда мы уже расстались, а он пытался меня вернуть. Он тогда давил очень сильно, ты помнишь. Может, не совсем осознанно, но тем не менее.

— Ему тяжело было принять ваш разрыв, и он не всегда действовал разумно, а не на эмоциях. Не только после разрыва, но и во время отношений. Ничего странного в том, что ты не хочешь говорить или слышать об этом, нет. Все нормально.

Ее тихий, но уверенный голос успокаивал. Я верила словам подруги, потому что она знала, как непросто мне было в последние полгода наших с Сашей отношений и в течение трех месяцев после них. Она знала всю ситуацию целиком. Воскресенский действительно упрекал меня в том, что мы расстались. Может, и неосознанно, но у него прекрасно получалось манипулировать моим чувством вины.

Никогда бы не подумала, что это чувство вновь появится в моей жизни и что его катализатором снова будет тот же молодой человек. В конце концов, прошло огромное количество времени, ему давно пора бы уже понять и простить меня, но…

«Это было уже после того, как ты бросила меня?»

Провокационная фраза и голос, в котором сложно не уловить нотки упрека, буквально выбили из колеи.

А вкупе с его высказыванием о том, что быть музой для девушки с разбитым сердцем невероятно романтично, вызвало во мне взрыв негатива.

Вряд ли Саша сделал это нарочно, да и я уже перестала злиться. Даже неприятного осадка не осталось, но сама ситуация заставила задуматься. А сейчас, когда эмоции уже потухли, поразмыслить, сделать какие-то выводы.

Да, мне было неприятно это слышать. Да, возможно, мне стоило бы спросить Сашу об этом, просто чтобы разобраться. Расставить все точки над «i». Подобрать удачный момент и поинтересоваться, действительно ли в его голове я до сих пор плохая и виноватая?

Иногда во мне совершенно точно просыпался психолог. Потом, правда, снова надолго засыпал, но не суть.

— Спасибо! — хихикнула Гита спустя несколько минут, когда у меня наконец получилось оттереть злосчастную краску с ее запястья и предплечья. Забрала из моих рук салфетку, сминая ее в небольшой комок. — Я уже приготовилась к тому, что придется ходить с этим пятном до второго пришествия.

Я улыбнулась ей, скользнув взглядом по светлому лицу. Она выглядела так мило и невинно без своей красной помады. Мягко-мягко, как рассветное солнышко. Сейчас я даже уже привыкла к этой естественности.

Краем глаза я заметила приближающуюся знакомую фигуру и тут же повернула голову. Размашистая походка, уверенный разворот плеч, легкая ухмылка на губах — все при нем. В руках — бутылка воды. Видимо, за ней Саша и ходил в магазин.

— Что ж, — улыбнулась Гита, отряхивая руки и пробегаясь быстрым взглядом по всем художественным принадлежностям, что теперь лежали на скамейке. — Я отсканирую картину и отправлю вам обоим электронную версию, если, конечно, она вам нужна.

— Конечно, — ответила я, сцепив перед собой руки.

Саша лишь кивнул.

Время от времени я задерживала свое внимание на картине, вылавливая все новые и новые детали, прослеживая взглядом каждый оттенок и каждую линию, выведенную точной рукой Гиты, и все еще слабо веря в то, что на полотне изображены именно мы, я и Саша. Уж слишком нежно и мягко пара выглядела со стороны, в то время как наши отношения с Воскресенским на протяжении последних четырех дней напоминали взрыв. Танцующий огонь, играющий языками пламени, потухающий и разгорающийся вновь, выбрасывающий яркие искры в темное небо.

То, что я видела, вызывало во мне гордость за Гиту и загадочную эйфорию, теплой волной прокатывающуюся в груди.

Кажется, Саша чувствовал то же самое, потому что я заметила, как он иногда тоже поглядывал на рисунок. И в его глазах легко угадывалось плохо скрываемое восхищение.

— Тогда на этом можно расходиться. — Гита подошла к мольберту, но Саша остановил ее, приподняв руку.

— Я помогу с ним. Ты же живешь на другом конце аллеи? Это будет быстро. — Гита удивленно кивнула, а Саша решительно повернулся, выловив мой взгляд своим. — Лиз, подождешь? Я занесу с Гитой мольберт и потом провожу тебя.

— Да я помогу вам, чего мне ждать?

— Нет, не стоит. Я все унесу, тут осталось-то… — Гита легким взмахом обвела краски, листы бумаги и кисти, а затем подошла ко мне, чтобы попрощаться. — Спишемся позже?

Я кивнула и обняла ее, чувствуя запах арбузного шампуня; проводила ребят взглядом и села на скамейку, достала телефон из сумки, однако не успела погрузиться в новостную ленту: Саша вернулся слишком быстро. Минуты две — и я увидела знакомый силуэт, вышедший из двора в конце аллеи. Совсем скоро он поравнялся со мной и кивнул в сторону.

— Пошли?

— Да.

Я поднялась, убирая телефон в сумку, и направилась к нему, а в следующую секунду раздался едва слышный хруст, и опора под ногами вдруг резко пропала. Я полетела вперед, рискуя поцеловать своим чудесным носом асфальт, но меня уверенно и крепко удержал под локоть Саша. Мой испуганный визг, наверное, услышала вся улица.

— Ты в порядке? — Обеспокоенный голос прямо над ухом.

И широкие ладони на плечах.

Я посмотрела на Сашу с вырывающимся из груди сердцем. Он снова стоял слишком близко, прижимаясь грудью к моей спине. Его дыхание невесомым теплом касалось моей щеки.

— Да, все хорошо, — пробормотала я, поглядывая на свои босоножки.

Я умудрилась сломать каблук. На своих любимых босоножках. Вот это действительно обидно! Я носила их уже несколько лет. Они были такие удобные, несмотря на высоту каблука в восемь сантиметров, и подходили