Задохнувшись, Мара вскидывает голову:

– М… мама?

Из комнаты как будто выходит весь воздух. В этот краткий миг я вижу, что Мара верит.

Потом плечи ее безвольно опускаются.

– И когда я привыкну?! Ты ведь умерла.

– Это можно исправить? – тихо спрашиваю я Кейт. Мне страшно задавать этот вопрос, и пауза между вопросом и ответом кажется вечностью. Наконец Кейт отрывает взгляд от дочери и смотрит на меня.

– Что исправить?

Я указываю на женщину на кровати – на саму себя.

– Я могу очнуться?

– Расскажи мне. Что произошло?

– Я пыталась помочь Маре… Правда. Но разве я когда-нибудь была тем человеком, с которым ты пошла бы в разведку?

– Всегда, Тал. Только ты единственная, кто об этом не знал.

Она снова смотрит на Мару и снова вздыхает, тихо и печально.

Думала ли я о Маре прошлым вечером? Не могу вспомнить. Я не помню, что со мной случилось, а когда пытаюсь, проступает мрачная правда, и я в страхе отталкиваю ее.

– Я боюсь вспоминать то, что произошло.

– Знаю, но время пришло. Поговори со мной. Вспомни.

Я вздыхаю и начинаю прокручивать воспоминания. С чего начать? Я думаю о первых месяцах после ее смерти и о том, как все изменилось. Райаны переехали в Лос-Анджелес, и наша связь ослабла – из-за горя и расстояния. Да, я по-прежнему виделась с Марджи. Обедала с ней раз в месяц. Она всегда говорила, что с радостью ждет поездки в город, но я видела печаль в ее глазах, видела, как дрожат ее руки, и нисколько не удивилась, услышав, что они с Бадом переезжают в Аризону. Когда они уехали, я очень старалась снова наладить свою жизнь. Была согласна на любую работу на телевидении. Начала с десяти самых популярных шоу, постепенно опускаясь вниз. Но все дороги вели в тупик. Моя квалификация оказывалась либо слишком высока, либо слишком низка. Некоторые станции не хотели меня принимать, чтобы не раздражать крупные телесети. Другие считали меня капризной. Независимо от причин результат был один. Я оставалась без работы. Так я вернулась к тому, с чего начинала.

Я закрываю глаза и вспоминаю подробности. В июне, меньше чем за неделю до выпускного Мары и двадцать месяцев спустя после похорон, я…

…сижу в приемной KCPO, маленькой местной телестанции в Сиэтле, где много лет назад меня принял на работу Джонни.

Помещение другое – станция расширилась, – но такое же обшарпанное и дешевое. Два года назад я считала бы местные новости ниже своего достоинства.

Но я уже не та женщина, какой была прежде. Я похожа на листок в разгар зимы, свернувшийся и почерневший, высохший и прозрачный, страшащийся сильного ветра.

Я в буквальном смысле вернулась к тому, с чего начинала. Умоляла о встрече с Фредом Рорбеком, с которым мы знакомы не один год. Теперь он тут директор.

– Мисс Харт? Мистер Рорбек вас ждет.

Я встаю и улыбаюсь – с уверенностью, которой не чувствую.

Сегодня я начинаю все сначала. Так я убеждаю себя, переступая порог кабинета Фреда.

Комната маленькая и уродливая, с панелями под дерево на стенах и темно-серым письменным столом с двумя компьютерами. Фред, кажется мне, словно стал меньше ростом и – как это ни удивительно – моложе. Когда я впервые пришла к нему на собеседование – летом, перед последним классом средней школы, – он казался мне древним ископаемым. Теперь я вижу, что он всего лишь лет на двадцать старше меня. Теперь Фред лысый, а его улыбка мне совсем не нравится. При моем появлении он встает, в его глазах читается сочувствие.

– Привет, Фред. – Я пожимаю ему руку. – Спасибо, что согласился со мной поговорить.

– Ну, разумеется, – отвечает он и снова садится. На его столе стопка листков. Он указывает не нее. – Знаешь, что это?

– Нет.

– Письма, которые ты писала мне в семьдесят седьмом. Сто двенадцать писем от семнадцатилетней девочки, которая хотела работать на этой телестанции. Я знал, что ты выбьешься в люди.

– Может, этого и не случилось бы, не дай ты мне шанс в восемьдесят пятом.

– Я тебе был не нужен. Ты рождена для славы. Все это понимали. Когда я видел тебя на главных телеканалах, то каждый раз испытывал гордость.

Меня охватывает какая-то странная грусть. Я не вспоминала о Фреде после того, как уволилась с телеканала и уехала в Нью-Йорк. Неужели так трудно было не смотреть все время вперед, а хотя бы раз оглянуться назад?

– Мне жаль, что так вышло с твоим шоу, – говорит он.

Вот мы и подошли к тому, зачем я здесь.

– Похоже, я облажалась, – тихо говорю я.

Фред выжидающе смотрит на меня.

– Мне нужна работа, Фред. Любая.

– У меня нет свободных вакансий, Талли, а если бы и были, они бы тебе не подошли.

– Любая, – повторяю я, сжимая кулаки. Щеки заливает краска стыда.

– Я не могу платить…

– Деньги меня не интересуют. Мне нужен шанс, Фред. Я должна доказать, что умею играть в команде.

Он печально улыбается.

– Ты никогда не была командным игроком, Талли. Вот почему ты суперзвезда. Помнишь, за сколько времени ты предупредила меня, когда собралась в Нью-Йорк? Ни за сколько. Просто пришла ко мне в кабинет, поблагодарила за предоставленную возможность и попрощалась. С тех пор я тебя больше не видел.

Меня охватывает ощущение безнадежности. Но я не показываю, как сильно ранят меня его слова. Гордость – это все, что у меня осталось.

Он наклоняется вперед, ставит локти на стол, сцепляет пальцы и смотрит на меня поверх них.

– У меня есть шоу.

Я выпрямляюсь.

– Для подростков. Называется «Утро с Кендрой». Ничего особенного – получасовая передача. Но Кендра – важная персона, какой ты была раньше. Она учится в выпускном классе школы «Бланшет», а телестанция принадлежит ее отцу. Поэтому она получила шоу для подростков. Из-за школьного расписания передача идет рано утром. – Он умолкает. – Кендре нужен партнер, кто-то разумный, кто будет сдерживать ее эмоции. Ты сможешь быть девочкой на побегушках у какого-то ничтожества на третьеразрядном шоу?

Смогу ли я?

Мне хочется быть благодарной за это предложение – и я действительно благодарна ему, – но в то же время чувствую боль и обиду. Для грандиозной переделки моего имиджа, которую я задумала, это ничего не даст.

Я должна отказаться и ждать чего-то более подходящего.

Но это продолжается слишком долго. Я без работы, я никто – и это убивает меня. Так жить я больше не могу. И услуга владельцу телестанции не должна меня оскорблять.

А может, я смогу стать наставником для Кендры – такой же, какой была для меня Эдна Губер много лет назад.