Внезапно Варсус вскинул голову. Сделал он это так резко, что Мефодий отступил на полшага, не исключая нового нападения.

— О чем ты думаешь? — крикнул Варсус — НУ! Не смей молчать! Говори!

— Ни о чем не думаю, — сказал Буслаев.

— НЕПРАВДА! Ты думаешь, что я больше не страж света! А вот и нет! Смотри!

Варсус вскочил и, подпрыгнув, попытался материализовать крылья. Буслаев услышал, как чавкнул снег. Пастушок упал коленями в сугроб. В ярости заскрипел зубами, опять подпрыгнул, взмахнул зажатыми в кулаке крыльями. На этот раз крылья все же материализовались, и он повис в воздухе метрах в двух над землей. В сумраке крылья его казались серыми, а сам Варсус черным.

— Вот видишь! — крикнул он. — Видишь! У меня получилось! Я страж! Ясно тебе?.. Просто нужен новый шнурок! Какого Лигула ты его вообще перерезал, а?!

Мефодий благоразумно не отвечал. Он понимал, что одно неосторожное слово — и Варсус на него кинется. Продолжая прожигать Буслаева полным ярости взглядом, Варсус опустился на землю и, прихрамывая, отправился искать свою дудочку. Пока он искал се, Мефодий покончил с дархом Ловуса и ссыпал эйдосы в контейнер для фотопленки. Привычка носить с собой такие контейнеры сохранилась у него со времен службы мраку. После он отдаст его Эссиорху и попросит переправить в Эдем.

Варсус бродил по полю, отыскивая свою дудочку. Нашел ее и проверил, не испортилась ли она. Судя по краткому вихрю, взметнувшемуся над лесом, с дудочкой было все в порядке. Однако Варсус все равно был чем-то недоволен. Мефодий видел, как он трясет дудочку, проверяя, не забита ли она снегом, постукивает по ладони, а затем опять подносит ее к губам.

— Ничего не понимаю, — бормотал он. — Из всех маголодий срабатывают одни атакующие… А исцеляющие, ободряющие, оживляющие., да что такое с этой бешеной дудкой?! Снег… это все проклятый снег… Она отсырела…

Заметив, что Варсус идет к нему, Буслаев убрал контейнер с эйдосами в карман. Он видел, как кончик дарха, висевшего на груди у пастушка, вздрагивает и шевелится, пытаясь указать на спрятанные эйдосы. Эйдосы в контейнере нагревались. Ладонью Мефодий ощущал их испуганное тепло.

— Надеюсь, все, что было, останется между нами? — мрачно спросил Варсус.

— Да, — ответил Меф.

— Отлично, — Варсус усмехнулся. — Тогда до встречи! Боюсь, мы еще встретимся.

— Да, — признал Буслаев. — Я тоже этого опасаюсь.

Варсус невесело кивнул и взлетел. Свои бронзовые крылья он сжимал в ладони. Мефодий заметил, что пастушок постарался подпрыгнуть повыше и лицо у него было напряженным. Как видно, боялся опять упасть в снег. Не упал. Крылья удержали. Варсус быстро полетел над лесом. Мефодию показалось что полет у Варсуса стал картонным, утратил ту дразнящую, чуть даже небрежную легкость которая прежде отличала его от других стражей света. Сейчас Варсус просто летел. И это, собственно, все, что можно было сказать. Когда пастушок скрылся, Мефодий еще некоторое время потоптался на опустевшей поляне. Что-то мешало ему уйти. Он подобрал оружие темных стражей, затем присел на корточки и поднял с земли опустошенный Варсусом дарх Аспурка. Он знал, что эйдосов там нет, но все равно встряхнул его над своей левой ладонью. Из дарха ничего не выпало, но Мефодий зачем-то встряхнул его еще раз. Постучал по ладони, пытаясь разобраться, что именно его беспокоит. Потом понял. На мертвом дархе было какое-то вздутие, как если бы некогда дарх проглотил слишком крупную добычу, навеки застрявшую у него внутри.

Когда и после ударов о ладонь из дарха ничего не выпало, Буслаев пустил в ход кинжал, безжалостно сокрушив ставшие хрупкими стенки сосульки. Что-то хрустнуло, и на ладонь ему выпал окаменевший шарик. Эйдосом он совершенно точно не был. Таких крупных эйдосов не существует. Но почему он в дархе? Как дарх смог проглотить его, хотя, конечно, при жизни эта тартарианская пиявка изгибалась и растягивалась как угодно. Чем дольше Мефодий рассматривал этот твердый, с непонятными розовыми прожилками шарик, тем отчетливее понимал, что это…

— Глаз! — воскликнул он. — Глаз дракона!

Мефодий высоко поднял ладонь. Ему приходилось слышать, что глаза драконов навеки сохраняют то, что видели последним в жизни. Изображение становится частью зрачка, и удалить его нельзя никак и ничем. Интересно, правда это или легенда?

Туча раздвинулась ровно настолько, чтобы пропустить один — единственный лунный луч. Буслаев заглянул в зрачок, и внезапно ноги у него стали ватными. Он покачнулся и, чтобы не упасть, присел на корточки, опираясь о землю кончиками пальцев. В зрачке дракона навеки был отпечатан Арей, опиравшийся на гарду своего двуручника. Рядом с Ареем стояла неизвестная худенькая девушка.

— Варвара? — попытался угадать Мефодий и сам себе ответил: — Нет, не Варвара. Но чем-то похожа…

Еще не дойдя по реки, Арей увидел горы. Они высились вдали, синеватые, с плоскими, съеденными временем вершинами. За первым близким рядом гор угадывался еще второй, дальний, молодой. Здесь почти у всех гор были острые пики. Горы вздымались в полном хаосе. Казалось, под землей некогда ворочался кто-то могучий и снаружи все взрывалось и бурлило. У одной горы была начисто оторвана вершина, и из оторванной вершины курился дымок. Он сливался с тучами, и оттого казалось, что все тучи в мире ведут свое происхождение от этого дымка.

— Ага, вот и вулкан, — пробормотал Арей. — И наверняка еще несколько есть. Значит, титаны сейчас там.

— Точно! Куда ж они, болезные, денутся! — произнес кто-то рядом.

Арей резко повернулся, забросив руку за плечо, на рукоять меча. Маленькая старушка хихикнула. Она сидела на поваленном дереве и качала сухонькой ножкой.

— Не появляйся так внезапно! Никогда к этому не привыкну, — попросил Арей.

— Что, не ждал? Очень воинственно ты за железку-то схватился! Да только, голубок ты мой, я б тебя три раза уже чикнула, коли б захотела.

Барон мрака разжал пальцы, позволив извлеченному до половины мечу под собственной тяжестью скользнуть в ножны.

— Разнарядки у тебя нет! — буркнул Арей.

Аидушка передернула плечиками.

— Что правда, то правда. Да ить я и ошибиться могу! На всякую старуху бывает проруха, — сказала она

— Ошибись на Лигуле. На нем и так природа ошиблась, — посоветовал мечник, садясь рядом с Аидушкой.

Мамзелькина опять хихикнула:

— Напрасно ты так. Лигул в молодости был очень хорош собой.