Прага превращалась в город со всеми параметрами метрополии – с широкими проспектами, элегантными бульварами, гранитными набережными, общественными зданиями. На нынешней Вацлавской площади перестали торговать лошадьми, на нынешней Карловой площади прекратили продажу рогатого скота, на Сеноважной – закрыли сенной базар, на нынешней Ечной (Ячменной) улице упразднили свиной рынок. В 1874 году снесли последние крепостные стены. Прага перестала быть только городом аристократических дворцов, их дополнили особняки буржуазии. Архитектурная эклектика сменилась торжеством неоренессанса: Общественный дом; построенный вместо Конских ворот Национальный музей; поднятый на голом поле вокзал, получивший имя императора Франца Иосифа. Вокруг вокзала разбили парк, теперь ставший главным прибежищем городских бомжей. А сам вокзал после 1918 года сменил имя императора на имя одного из могильщиков Австро-Венгрии, президента США Вудро Вильсона.

В 1891 году по случаю проведения в Праге Юбилейной земской выставки Чешский клуб туристов профинансировал строительство на холме Петршин приблизительной копии Эйфелевой башни высотой около шестидесяти метров. Не отличающаяся особенной элегантностью, эта смотровая вышка подпирает небо до сих пор. В Праге появилось и собственное техническое чудо: рядом с выставочными павильонами на окраине Бубенечского леса инженер Франтишек Кржижик, сын сапожника и служанки, оборудовал функционирующий до сих пор первый (и ныне один из самых больших) в Европе светомузыкальный фонтан. Газеты восторженно писали в мае 1891 года: “Сущность этой завораживающей игры света заключается в потоках воды, подсвеченных электрическими прожекторами с цветными стеклами сквозь прозрачное дно водоема. Воду в фонтаны гонит паровая машина при помощи скоростного насоса”. Кржижик – главный чешский народный умелец. Он разработал и первый железнодорожный электросемафор, и первый электрический локомотив, и первый электрический молот, и первый электромобиль, и первый пражский трамвай (маршрут от Летенских садов до выставки), наладил иллюминацию пражских проспектов. По его проекту в 1903 году проложена первая в Австро-Венгрии электрифицированная железная дорога, 25 километров стальных путей – от города Табор до местечка Бехине. И сейчас раз в год по этой магистрали катает публику исторический поезд.

Национальный театр. Фотo 1881 годa.

Староместская площадь. Рисунок 1910-х годов.

Пражская выставка 1891 года сопровождалась политическими инцидентами. Оргкомитет обратился к его величеству с просьбой стать патроном столь важного для Богемии мероприятия и прибыть на церемонию торжественного открытия выставки (и первого запуска фонтана). Однако по ходу дела из-за национальных противоречий немецкие предприниматели отказались участвовать в выставке. Франц Иосиф проявил мудрость: посмотреть на двадцатипятиметровую светящуюся струю фонтана отправил своего брата, “выставочного герцога” Карла Людвига, а сам пожаловал ознакомиться с достижениями чешских подданных через несколько дней, совместив поездку с посещением крупнейшего в Богемии немецкоязычного города Райхенберга (сейчас Либерец). Все остались относительно довольны. Эта тактическая победа Габсбургов не могла заслонить стратегической проблемы: дунайская монархия нет-нет да и начинала трещать по национальным швам.

Если глядеть на Прагу с высоты птичьего полета, то легко различить границы прежних самостоятельных поселений – по разной плотности и компактности застройки. Время давно размыло исторические границы: там, где прежде проходили крепостные стены или защитные рвы, теперь протянулись проспекты и улицы. К началу ХХ века срослись между собой многочисленные поселки, кварталы и городки, окружавшие центр Праги – Карлин и Дейвице, Панкрац и Подоли. О былой тяге к независимости в бывших самостоятельных поселениях теперь смешно напоминают вывески пивных, вроде “Планета Жижков”. Но прошлое помнят не только вывески: в исторических районах Праги сохранились традиции собственных праздников, скажем Vinohradské vinobraní (день молодого вина) или Žižkovský masopust (аналог Масленицы и Жирного вторника).

Есть трогательная провинциальность (вообще свойственная Чехии) в том, как долго пражские районы держались за свою административную самостоятельность. В Праге по-прежнему считают малой родиной не город вообще, а его конкретный уголок, какой-нибудь Браник, Просек, Крч или Смихов. Формальное объединение, случившееся под грохот рухнувшей Габсбургской империи (население Праги увеличилось втрое, до 670 тысяч человек к 1930 году), не лишило чешскую столицу патриархальности. Даже постиндустриальная эпоха не смогла придавить этот город, умудрявшийся оберегать старый уклад. Скажем, окончательное превращение Пражского Града в символ родины и королевскую крепость-музей совершилось только в республиканской Чехословакии, когда словенский архитектор Йоже Плечник завершил-таки шестисотлетний долгострой собора Святого Вита, спроектировав западный фасад храма; вымостил булыжником соседнюю площадь, так, чтобы мостовая прикрыла исторические наслоения; поставил часовым у церкви обелиск в память о жертвах Первой мировой. Некоторые дома на знаменитой Златой уличке в Граде еще долго оставались в частном владении и были выкуплены государством только в 1950-х годах. Да и теперь вполне державный Град сохраняет некоторую человечность: чешский президент и его советники работают в своей резиденции так, чтобы не мешать многочисленным гостям города, а свободный бестурникетный доступ в крепость – до позднего вечера, это вам не московский Кремль.

Сила и уверенность повседневных бытовых традиций – еще один секрет неизменности Праги. В этом городе и теперь встают все так же рано, как в русских деревнях, шутливо пеняя за это Францу Иосифу: мол, почти за семьдесят лет правления император, поднимавшийся с постели ни свет ни заря, приучил подданных жить по его распорядку дня. “Вечный” монарх получил от пражских подданных прозвище “Старый Прохазка”. Городская легенда (в ее достоверности, впрочем, историки сомневаются) гласит, что всему виной фотография, сделанная в 1901 году, когда семидесятиоднолетний Франц Иосиф принимал участие в торжественном открытии очередного моста через Влтаву[50]. Под якобы опубликованным в газетах парадным фото престарелого императора значилось Procházka na mostě, “Прогулка по мосту”. Городские острословы тут же связали личность государя с распространенной чешской фамилией – Прохазка. Есть и иная версия происхождения прозвища императора. На исходе XIX века в придворном ведомстве служил чиновник по фамилии Прохазка. В конце карьеры он был облечен высоким доверием: перед визитом Франца Иосифа в ту или иную провинцию империи Прохазка приезжал проверять, все ли готово к явлению государя народу. Прохазка был строг и придирчив. Приближение грозного эмиссара встречалось испуганными возгласами: “Старый Прохазка едет!” Образы придворного и императора постепенно слились воедино, фамилией слуги стали называть государя.