«Не хочу».

— Зря: эльфы делали хороший хлеб. Если это, конечно, хлеб. Так... Ну, я тогда не знаю. Если хочешь, можешь объесть вот эти веточки. Листья очень даже съедобны. Похожи на капусту, только пахнут как...

«Лис!»

Травник поднял голову и перестал жевать:

— Да?

«Я прошу тебя быть серьёзным».

Жуга опустил чашку и некоторое время молча ковырялся в ней ложкой. Потом отставил в сторону.

— Послушай, Вэйхатил, — проговорил он. В голосе травника сквозили усталость и плохо скрываемое раздражение. — Я сижу здесь, как селёдка в бочке, уже бог знает сколько недель и месяцев, И готов поспорить — ты мог прийти ко мне в любое время. Но ты не приходил. А теперь являешься и требуешь, чтоб я сейчас же, сию минуту выслушал тебя и был серьёзен. Знаешь что?

«Что?»

— Пошёл ты, вот что! Думаю, нет такого дела, которое не могло бы подождать ещё чуть-чуть после стольких месяцев.

Единорог переступил, будто в смущении.

«Я понимаю и прощаю, — был ответ. — Твои слова полны печали и бессилия. Но я на самом деле должен с тобой поговорить».

— Ладно. Ладно. Что случилось?

«Я чувствую проколы в ткани бытия. В пространстве грёз и вероятностных событий. Их много. И почти все нити тянутся сюда. Щель между мирами приоткрылась. Ты выходил из замка».

Последнее не было вопросом или предположением — Высокий знал.

Лицо травника осталось бесстрастным, лишь на скулах заходили желваки.

— Да, я выходил, — жёстко сказал он. — Выходил.

«Через чужое тело и сознание».

— А что мне оставалось делать? У меня нет выбора! Я должен — должен знать, что там происходит. Если бы я нашёл способ выйти сам по себе, я бы ушёл. Но ты же знаешь, что я не могу! — Он поколебался и слегка изменил формулировку: — Пока не могу.

«Опасность, которой ты себя подвергаешь, гораздо больше, нежели ты думаешь и даже представляешь».

— Опасность... — хмыкнул Лис. — Что тебе до той опасности? Все вы говорите о ней. Тил, Золтан, ты... Все. И ни один не сделал ничего, чтобы помочь. Вот ты: ты можешь вытащить меня отсюда? Спорю на что угодно — можешь.

«Да, могу. Но после этого...»

Я знаю, что случится после этого, — перебил его Жуга, — Я помню, что случилось с Тилом. Но я помню и то, что память к нему вернулась. Пусть не сразу, но — вернулась.

«Осенний Луч Солнца — эльф».

— Во мне тоже есть часть старшей крови. Или я не прав?

«Прав. Но всё далеко не так просто».

Единорог прошёл по загромождённой комнате и замер у окна, устремив свой взор на речку и луга за ней. Снаружи разгорался день. По ощущениям — совершенно майский. Тянуло свежей зеленью и запахом воды. Весна, приведшая в этот замкнутый уголок, пусть с запозданием, но брала своё.

«Заклятия, удерживающие замок в этом состоянии, сложны и нестабильны».

— Что? — Травник прищурился. — Я не понимаю. Повтори.

«Представь шар на горе. Хватит лёгкого толчка, чтоб он скатился. Так и тут. Быть вне мира и вне времени — дело сложное и противоестественное. Магия и силы Старшего народа могли подобное проделывать. Но мир не стоит на месте. В своём бессмертии Светлые нередко забывали о том, что время всё же существует. За последние недели ты несколько раз выходил за грань. Пусть не телесно, но в данном случае нет разницы. Катаэр Крофинд строился не для того, чтоб позволять такие фокусы. Сторожевые заклятия всё ещё работают, и будь здесь прежний гарнизон, тебя давно бы уже посадили под стражу. В одиночную камеру. Без дверей и с защитой от магического проникновения».

— Вот, значит, как...

«Именно так. Сам замок — не разумен, это наблюдатель и слуга. Всё, что вложили в него создатели, отвечало их представлениям о безопасности и порядке, но и об этикете Светлые не забывали. Старший народ был сдержан и нетороплив в принятии решений. Выйти за барьер, преодолеть границу можно случайно, ненароком, без злого умысла. А средь путешественников и постояльцев было много сильных магов. Если б заклятие убивало на месте, война велась бы непрерывно... Всю последнюю неделю крепость содрогается от сигналов тревоги. Странно, что ты их не чувствуешь».

— А с чего ты взял, что я не чувствую?

«Так ты нарочно? Я предполагал».

— И что? — подначил травник. — Боишься, что эльфы встревожатся и вернутся?

«Может случиться и худшее», — уклончиво ответил он.

— Худшее? Что, например?

Серебряный зверь развернулся от окна и поднял взгляд на человека.

«Ты никогда не задумывался, отчего Нидерланды — Нижние Земли — стали такими?»

— Какими «такими»? А! В смысле — нижними? Да потому, что... — Тут Жуга умолк и изменился в лице. — Постой, погоди... Ты хочешь сказать...

«Крепость С Белыми Валами не всегда была оторвана от мира».

Единорог сделал многозначительную паузу, но не дождался ответа и счёл возможным продолжить. Но синь звериных глаз уже подёрнулась белёсой кисеёй воспоминаний.

«Как странно... — медленно продумал он. — А я, оказывается, хорошо помню то время... Те смутные тысячелетия, когда на этих землях жили эбуроны и кондрузы, церозы и пэманы, сегны и адуатуки... а к западу и к югу — нервии, морины, менапьенцы, атребаты и треверы... Это был нестойкий мир, уже почти утративший старые знания, мир последних войн Третьей эпохи, когда Старший народ окончательно решил уйти и ушёл. Часть эльфийских твердынь досталась людям — незначительная часть, — и была впоследствии перестроена и приспособлена для людских нужд. А что могло повредить, решено было... изъять».

— Они, что же... затопили землю?

«Нарочно — нет, но в некотором роде — да: перемещение таких массивов в любом случае грозило катастрофой... Люди сейчас уже забыли об этом, но язык всё помнит; само название „Фландрия“ происходит от древнего понятия, означающего „Земля Беглецов“... Вспомни: в легендах любого народа есть место Потопу. Но в то время Светлые уже не думали о людях. А ты? Ты — думаешь?»

— Я... не знал.

«Теперь знаешь, — отрезал Высокий. — Если хоть одна из старых крепостей вернётся в Серединный мир, это грозит гибелью огромного количества народа. Земля уже не так безлюдна, как это было в прошлом. А Нидерланды — богатая страна. Здесь живет много людей. Много-много».

Травник долго сидел в молчании. Над забытой чашкой вились древесные мошки.

— Почему они так ненавидели пауков? — вдруг спросил он.

«Кто “они”?» — в призрачном «голосе» Единорога явственно прозвучало удивление.

— Я спрашиваю: почему Светлые так не любили пауков?

«А с чего ты взял, что они не любили пауков?»