— Третий уровень Тегмарка! — радостно провозгласил Тоби. — Держите шляпы, или не держите, или все три варианта.

Ой. Ой. Ой.

Может, у меня начался приступ? Например, эпилептический припадок, со всеми этими аурами, о которых толкуют страдающие мигренью люди, световыми вспышками и ощущением, что твои глаза скачут между картинками реальности. Все рвалось на части, одновременно оставаясь одним целым. Все разноцветные пассажиры сели в поезд — и остались на станции, передумав. Они поспешно карабкались в ближайший вагон, и носились туда-сюда по платформе, пытаясь пробиться в другие двери, а то и в открытые и закрытые окна, и с криками ужаса падали на пустые рельсы, где не было никакого поезда, и садились в лоснящийся вертолет, ждущий на взлетной площадке, и…

… и я делал это вместе с ними, картинка перед глазами прыгала, словно взбесившийся кенгуру, моя рука крепко сжимала руку Лун, и бросала ее, а Тоби пропадал из виду, и, о ужас, лежал, окровавленный, и, без сомнения, мертвый, растерзанный колесами отошедшего поезда…

Голоса стрекотали без умолку, сливаясь и рассыпаясь набором какофонических звуков:

— Квантовый вид мультиленной, Август. Развертка волновой функции «все и сразу». Все возможности реализованы, все выборы приняты. Шредингер без коллапса. Как в «Сагиттариусе А»[29].

— Давайте уберемся отсюда к чертям собачьим! — заорал я, и в меня вцепились чужие руки, и выпустили меня, и томно погладили мои пальцы, и ударили меня по щеке, и мои заплетающиеся ноги вынесли меня…

… за порог и уронили на огромную кровать. В доме царила гробовая тишина. Я проснулся в своей темной зловонной спальне и несколько минут тихо лежал с закрытыми глазами, вдыхая пересохшим ртом ночные ароматы. Моя эрекция медленно увядала. Наверное, мне снова снилась Лун. Не оборачиваясь, я протянул руку, ощупал покрывало, но ее половина кровати была пустой и холодной. Я начал осознавать, поначалу смутно, затем все отчетливей, что снизу не доносится ни звука. Странно. Где мягкий ропот классического рока, приглушенный звон посуды, щелканье тостера, звяканье тарелки с мюсли, бурчание кофеварки? Верхняя половина моего туловища покрылась гусиной кожей, и я натянул простыню до подбородка, вжавшись в подушку и крепко зажмурившись. «Она ушла, — с ужасом сказал я себе. — Бросила меня, сука. — И, мгновение спустя: — За ней пришли мерзавцы Тау Сети. Которые вскоре вернутся за мной». Слезы закапали сквозь мои сомкнутые ресницы. Просочились на подушку. «Возьми себя в руки!» — наконец велел я. Устало скинул одеяло и опустил босые ноги на холодные половицы. Мочевой пузырь требовал немедленного опорожнения. Я шагнул к двери, ведущей к туалету на первом этаже…

… снял трубку с разрывающегося телефона и глубоким бархатным голосом произнес:

— Мадам Бовари, c’est moi.

После секундного замешательства Тоби спросил:

— Густав?

И как тут не улыбнуться?

— Монсеньера Флобера нет дома, — ответил я. — С вами говорит попугай.

— Ну ты и придурок, Август, — вздохнул мой брат. — Если твой словесный понос поутих, давай перейдем к делу. Ты прочел мои записи по поводу дела вампира в банке крови?

Конечно же, нет. Я открыл свою записную книжку, и…

… В этом году на время выпускных экзаменов нас не отключили от сети, чтобы экзаменационная программа могла обработать наши оценки по протоколу «Wile-U-Wait». Нам разрешили скачивать информацию из интернета. Зачем зазубривать кучу дребедени о максимальном количестве осадков и экспорте Гуадалканала, когда можно съяхуглить ее прямо на месте? В конце концов, ведь именно это они и проверяли — нашу способность выжить в сложном реальном мире.

Я играючи справился с тензорным исчислением и решил убить свободное время в беседе с Оддом, моим болтуном. Нам разрешалось покинуть экзаменационный класс в любое время, но, подозреваю, тех, кто уходил слишком рано, помечали. «Сверхсамоуверенные», — как говорила старая кляча Сью. А уж кому, как не ей, знать о таких вещах — все-таки глава департамента. Предположительно, она много чего такого знала. В тридцать лет Сью уволилась из НАСА (слишком износилась) и начала учить особых студентов — под которыми обычно подразумевают тупых, калек, очень тупых, социально недееспособных и по-настоящему тупых — но в нашем случае речь, как ни странно, действительно шла о выдающихся ребятах.

Я написал программу для Одда через пару лет после того, как мои родители исчезли в небе над Таиландом, где помогали бороться с голодом. Одд был предназначен для бесед, и полностью его звали «Один дома», потому что в то время я жил у тети Мириам, еще до того, как переехал к внучатой тетушке Тэнзи, и большую часть времени проводил время в одиночестве. Да и сейчас я по-прежнему немало времени проводил в нашем большом доме почти один, не считала Лабрадора Дугальда О’Брайена и Тэнзи. И еще уборщицы, тетушкиного «сокровища», чье имя вылетело у меня из головы.

Добрый Ду очень умен для собаки, почти так же умен, как Одд. На самом деле, когда я на рождественских каникулах написал эту программку, воспользовавшись алгоритмами, обнаруженными на домашней странице Саймона Лэвена, Одд был глупее Ду. Нет, моя собака не поглупела, это Одд совершенствовался. Вот что говорил «Один дома», когда я в первый раз загрузил его предварительный код:

— Привет, большой парень! Отлично выглядишь!

— Доброе утро, Одд. Как у тебя дела?

— Хорош собой, как смертный грех, друг! Мне идет?

— Проявляй уважение, Одд. Ты разговариваешь со своим хозяином.

— Мне так жаль! Быть того не может!ХЛ-ХЛ! Отсоси!

Эти невообразимо крутые реплики я самолично забил в словарь Одда. И около недели восхищался ими. Стоило Одду выдать очередную шуточку (большинство из которых были непристойными), как я заливался бурным детским смехом, сияя, будто начищенный медный таз. Однако капризы роботов быстро надоедают.

— Добрый день, Одд. Чем сегодня занимался?

— Мне идет, Август?Хорош собой, как смертный грех, друг!

— Ты начинаешь повторяться, Одд.

— Во всех портах буря, мудрый хозяин.

— Ты не хочешь спросить, что я делал сегодня?

— Почему ты интересуешься, не хочу ли я спросить у себя, что делал сегодня?

— Одд, возьми себя в руки. По-моему, ты теряешь рассудок.

— Рассудок — слишком ценная вещь, чтобы ее терять.

Я продолжал отладку, загрузил кучу словарных модулей для других, более старых версий разговорной программы, перенастроил их, сжал алгоритмы. «Один дома» стал больше напоминать человека.