Когда я узнала, что он высадился на западном побережье, я была преисполнена опасений за него.

И, увы, все они оправдались.

Мой отец знал, что Джеймс – легкомысленный юноша. Как человек он, наверное, не стал бы его судить слишком строго, но как король он обязан был проявлять твердость. Ведь герцог назвал его узурпатором. Он заявил, что он – единственный наследник престола, ибо может доказать, что его мать, Люси Уолтерс, была к его рождению законной женой Карла II.

Мы в напряжении ожидали известий. Курьеры постоянно ездили взад и вперед.

Ко мне пришла Анна Трелони. Она всегда раньше всех узнавала новости.

– Герцог Монмутский назначил награду за голову вашего отца, – сказала она. – Он заявил, что ваш отец не имеет никаких прав на трон, а парламент – сборище изменников.

Это было уж слишком. Я знала в глубине души, что Джеймс потерпит поражение. А если он все-таки преуспеет? Что будет в таком случае с моим отцом? Но нет, этого не могло случиться. Армия была за моего отца, а что такое несколько тысяч деревенских парней против регулярной армии?

В западной Англии Джеймса называли – король Монмут. Но, когда он выступил по направлению к Бату, несомненно ожидая такого же успеха, какой он имел в Тонтоне, жители Бата не оказали ему никакой поддержки, и, вероятно, уже тогда он и начал терять уверенность в себе.

Насколько это было возможно, я следила за его передвижениями. Я почувствовала, когда он впервые начал бояться своего поражения, а затем понял и всю его неизбежность. Я страдала вместе с ним. Ведь я так хорошо его знала.

Бедный, бедный Джемми с его грандиозными замыслами, не имеющими никакого реального основания.

Произошло сражение при Седжмуре, где его сторонники потерпели поражение и сам Джемми бежал, переодевшись работником с фермы. Я горько улыбнулась при мысли о такой маскировке. Ему, всю жизнь мечтавшему о короне, необходимость облачиться в подобное одеяние уже сама по себе была достаточным наказанием.

Но вскоре его все равно опознали. Герцог был схвачен и препровожден в Тауэр.

Он знал, что ожидает его, и мужество изменило ему. Он испугался.

Я написала отцу, умоляя его проявить снисходительность к Джемми. Правда, он безрассуден, но он наш родственник. Его отец любил его. Он прощал его много раз. Это был просто опрометчивый поступок, обреченный на неудачу. Джемми извлечет из него урок.

Отец отвечал мне, что Монмут – глупец, а глупцы могут быть опасны. Он никогда не извлекает уроков из своих поступков; ему нельзя доверять. К тому же он трус; он привлекает к себе тысячи сторонников обещанием обуздать католиков, теперь сам изъявлял готовность перейти в католичество, ради того чтобы ему сохранили жизнь.

Надежд не оставалось. Джеймса казнили.

Я слышала мучительные рассказы о его конце. Мужество вернулось к нему перед лицом неизбежности. Он заявил, что он – сторонник англиканской церкви, и отказался осудить свой мятеж. Он поднялся на эшафот с высоко поднятой головой.

Джек Кетч, палач, нанес пять ударов своим топором, но голову было никак не отделить от туловища, так что ему пришлось отрезать ее ножом.

Так погиб герцог Монмутский.

Его образ преследовал меня во сне. Я любила его. Я вспоминала чудесные дни, проведенные с ним. Я постоянно представляла его себе на эшафоте, с отчаянием в глазах. Как непохож он был на юношу, учившего меня танцевать и кататься на коньках! Я воображала себе Джека Кетча, размахивающего топором, и окровавленную голову Джемми на плахе. И я ощущала скорбь, которую сменял яростный гнев. Он был слишком молод, чтобы умереть, слишком красив, слишком обаятелен. Я не могла вынести мысли, что больше не увижу его.

Он был безрассуден, глуп; он верил, что рожден для славы. Он жаждал короны, на которую не имел права. Он тянулся к ней, как ребенок к игрушке, и какое-то время ему казалось, что он завладеет ею. Король Монмут! Король простых добрых людей, оставивших свои косы и вилы, чтобы следовать за ним на погибель и смерть.

А теперь он был мертв, и мой отец допустил, чтобы этот ужас совершился. Он отказал ему в милосердии. Джемми, бедный испуганный мальчик, умолял его, и он отверг его мольбы; и Джемми, мой дорогой кузен, которого я любила, погиб жестокой смертью на эшафоте.

В моменты отчаяния мне приходила мысль, что я никогда не забуду… и, быть может, никогда не прощу… моему отцу смерть Джемми.

Я твердила себе, что он поступил, как сказали бы многие, мудро. Но, если бы он открыто не признавал свою приверженность католицизму, если бы он поступал, как его брат, король, этого никогда бы не случилось. Ведь мой дядя Карл был католиком и некоторые говорили, что в момент его кончины были совершены католические обряды. Но дядя Карл был мудр, а мой отец глуп. Я любила Джемми, и он убил его. Я никогда не забуду этого и не прощу его.

Бевил Скелтон, новый английский посол в Голландии, как и его предшественник Чадли, был не в самых лучших отношениях с Уильямом. Со дня приезда Скелтона они не доверяли друг другу, и Скелтон отсылал в Англию весьма критические отчеты о поведении Уильяма.

В это время я не знала, что мой отец, бывший с самого начала против моего замужества, строил планы расторжения нашего брака и занимался поисками для меня другого супруга.

Обращение со мной Уильяма вызывало в Англии раздражение, и найти причину для нашего развода было бы нетрудно.

Для Уильяма это было бы крайне нежелательно. Я имела в его глазах большую ценность, хотя, видя его отношение ко мне, со стороны в это трудно было поверить.

Я написала отцу, что я была довольна своей жизнью. У меня были разнообразные интересы – а главное, у меня было время изучать книги о религии.

Мой отец представлял себе, что это за книги, и ему это не нравилось. Он по-прежнему видел во мне девочку, которую он некогда обожал, и он был убежден, что, если разлучить меня с Уильямом, мои взгляды изменятся.

Я узнала позднее, что у отца был план, предполагавший участие в нем Скелтона и моего капеллана доктора Ковелла. В число заговорщиков входили Анна Трелони и моя старая няня миссис Лэнгфорд, потому что считалось, что я скорее прислушаюсь к их мнению, нежели, чьему-то еще. Меня должны были отучить от преданности Уильяму.

Когда муж изменяет жене, она обычно узнает об этом последней, хотя и является самым заинтересованным лицом.

Уильям был так серьезен, так чужд любому проявлению легкомыслия, что я никогда бы не подумала, что он способен заводить любовные интриги.

Однажды, когда у меня были Анна и миссис Лэнгфорд, я заметила, как они переглянулись, словно между ними была какая-то договоренность. Похоже было, что они ждали какого-нибудь вопроса с моей стороны, чтобы завести разговор о том, о чем собирались.