Правда, быстро взял себя в руки, выдохнул и успокоился. А на следующем заседании тоже сделал публичное заявление: «Да, ситуация для меня, конечно, неприятная. Собственности у меня в Австрии нет, но ведь на слово мне никто не поверит. А потому перед лицом суда я торжественно клянусь, что, если Иван Петрович передаст мне ключи от моего дома в Зальцбурге, я немедленно выйду из процесса». И тут Рыбкин завис. Это была уже не театральная пауза Джулии Ламберт, которую, по Сомерсету Моэму, требуется тянуть, а обычное молчание, когда у человека просто нет слов, чтоб ответить.

Суд хмыкнул, а журналисты при всяком удобном случае стали приставать, не передал ли мне Рыбкин ключи от моего австрийского дома. Приходилось их постоянно разочаровывать.

Но параллельно я через нашего посла отправил в муниципалитет Зальцбурга официальный запрос — попросил австрийцев проверить реестры и прислать мне справку, есть ли у гражданина России по имени Сергей Шахрай какая-нибудь недвижимость в их стране. Ждал, надеялся — а вдруг прав Иван Петрович? Может, родственники какие наследство оставили? Но естественно, дома в Зальцбурге у меня не оказалось. О чем бумагу я официальную получил и суду в нужный момент представил.

Времени, конечно, немного потеряли, но суд все равно пришел к логическому концу. Так и выжил указ Ельцина. И сам президент РСФСР, соответственно, тоже. И это была такая точка бифуркации: ведь в тот момент — в зависимости от вынесенного вердикта — страна могла быстро покатиться назад.

Но, знаете, что во всем этом самое удивительное? Что об этом даже никто не думает и за знаковое событие не считает. А это был вопрос принципиальный и судьбоносный для России. Ведь в случае нашего проигрыша импичмент Ельцину был бы гарантирован. Отстранили бы, как в свое время Никиту Хрущёва. Коммунисты хотели реванша, и начинали именно с этой мыслью. Хотели себе всё вернуть, все утраченные блага.

Огромные — для партийной верхушки, приличные — для партноменклатуры рангом пониже. Это и имущество, и посты, и высокая зарплата, и прочие привилегии. Так что союзников у затеи с судом против Ельцина было много. Коммунистов еще оставалось миллионов четырнадцать — целая армия. Хорошо, что из этих миллионов аппарат составлял лишь малый процент, номенклатуру со всеми их служебными пайками.

А на деле номенклатура — это то, что погубило и партию, и страну. Элита выродилась и пожрала самое себя, поскольку не было никакой политической конкуренции. И кстати, такая опасность никуда не исчезла. И опять вспоминаются слова незабвенного Виктора Степановича Черномырдина: «Какую партию у нас ни строй, все равно получается КПСС».

Страшно подумать, но уже тридцать лет прошло с момента распада СССР. Считай, полжизни без Союза.

Меня постоянно обвиняют, что я чуть ли не лично развалил СССР, хотя было всё ровно наоборот. А после того, как мы остановили полный распад, создав СНГ, я постоянно работал на интеграцию. Еще весной 1992 года я подготовил проект конфедеративного соглашения. В апреле 1994 года он был внесен в Государственную думу, но поддержки не нашел.

Кстати, в Конституцию 1993 года мы с Сергеем Сергеевичем Алексеевым записали статью 79 как основу для будущей реинтеграции. Там написано так: «Российская Федерация может участвовать в межгосударственных объединениях и передавать им часть своих полномочий в соответствии с международными договорами, если это не влечет ограничения прав и свобод человека и гражданина и не противоречит основам конституционного строя Российской Федерации». То есть наша Конституция не содержит никаких препятствий даже для восстановления СССР, точнее — для вступления России в новый Союз Государств на территории постсоветского пространства.

А потом возникла идея создать ядро, вокруг которого должна была начаться пересборка, — из России и Беларуси. Спустя пять лет после Беловежских соглашений, 2 апреля 1996 года был подписан Договор об образовании содружества России и Беларуси. А ровно через год — 2 апреля 1997 года был принят договор о Союзе России и Беларуси.

На мой взгляд, историю особых отношений России и Беларуси нельзя рассматривать без отрыва от контекста того времени. Это были первые годы существования Содружества Независимых Государств, когда проявили себя многие возможности и многие проблемы. Это было время, когда самым активным образом обсуждались возможности и шансы реинтеграции на бывшем постсоветском пространстве.

Я помню, как много тогда было дискуссий на этот счет. Причем мнения были порой прямо противоположные.

На одном конце спектра были мечты о восстановлении прежнего СССР практически в полном объеме. На противоположном конце — попытки сделать СНГ еще более аморфным, ни к чему не обязывающим образованием.

Посредине были более приближенные к реалиям варианты, которые многократно обсуждались не только на уровне межгосударственных конференций, но и на уровне глав государств СНГ.

В основном это были модели создания прочного ядра реинтеграции внутри СНГ из нескольких готовых к более тесным взаимоотношениям государств. В числе таких идей можно назвать различные проекты Евроазиатской конфедерации, Славянского союза и так далее. Сейчас мы активно занимаемся другим проектом — Евразийским экономическим союзом. Но смысл тот же — реинтеграция.

В любом случае 1996 год — это было время, когда развеялись многие прежние иллюзии по поводу взаимоотношений с бывшими соседями по СССР, и одновременно сложились вполне конструктивные общие позиции по вопросам реинтеграции на постсоветском пространстве.

Назову несколько моментов.

Стало очевидно, что в экономической сфере на территории бывшего СССР стали активно восстанавливаться связи — как снизу (завод с заводом, регион с регионом), так и сверху (создание таможенных союзов, заключение и реализация экономических соглашений о развитии межгосударственной интеграции). Чтобы поддержать эти процессы, потребовалось всерьез заняться такими практическими вещами, как, например, сближение принципов правового регулирования в экономике, банковском деле, торговой и таможенной сфере государств-участников.

К началу 1996 года стало абсолютно ясно, что вопрос о создании какого-то нового союза вместо СНГ или отдельно от СНГ является достаточно проблематичным как с организационно-правовой, так и с политической и экономической точек зрения.

Самое главное, стало очевидно, что процесс возможного образования более тесного, чем СНГ, союза государств на территории бывшего СССР будет долговременным, а из-за разной степени готовности государств СНГ к новым отношениям — еще и многоступенчатым. То есть вначале может быть создано ядро новой интеграции, к которому постепенно будут (либо не будут) присоединяться другие государства.

Именно эта модель оказалась ближе всего к реальности. И первую ступень к этой новой интеграции создали именно Россия и Беларусь.

Но, как водится, тут же начались критика и сомнения. По большей части речь шла о юридической стороне вопроса: что такое «содружество»? Как это соотносится с национальными конституциями? Как с международным правом? И так далее.