Для мавров медленно летящие «бреге» были более чем легкой добычей. Этот же биплан использовался в войне против воинов Абд-эль-Крима и в Южном Марокко во время наступления Лиоте с целью расширить французские владения до реки Дра. Дикая местность под ногами, так как она официально принадлежала Испании, была за пределами контроля французских мехаристов и, таким образом, стала убежищем для враждебных племен и африканцев-дезертиров из французских колониальных сил. Старые мавританцы могли еще припомнить дни до 1908 года, когда территория к югу от Атласа была под диктатом вселявшего ужас Синего Султана Керду. И вторжение войск генерала Манжана в Марракеш в 1911 году было все еще свежо в памяти. Старики лелеяли слабую надежду, что час настанет, и желанная месть свершится, и бледнолицые «руми» уйдут из песков. Для этих мародеров пустыни, которые жили тем, что воевали и грабили, почтовый самолет был столь же странным и непостижимым объектом, как и санитарная машина. Убежденные в том, что закрепленные под нижними крыльями мешки для почты – бомбы, мавры открывали пальбу из всех видов оружия каждый раз, завидев «бреге».

На Сент-Экзюпери, ожидавшего этой встречи долгие недели, увиденное должно было произвести сильное впечатление, когда белые от мела стены Агадира выступили, подобно игровым костям на сукне, из окружавших их апельсиновых рощ и садов. Даже воздух был иным, наполненный ароматом цветения и влажным дыханием моря. Как только они пролетели мимо красных утесов, похожих на двух сердитых канюков, перепуганные домашние животные, мирно пасшиеся внизу, разбежались вдоль холмов. Под ними беспокойный океан мерно бил свою белую пену о камни. Спрятанная вблизи за колючие палисадники из шиповника и ежевики, последняя берберская деревушка уцепилась, подобно морским стрелкам, за скалы над бухтой. Слева от полуразрушенных пиков Высокого Атласа возвышались окутанные туманом, выстроившиеся в огромные цепи, тающие в сиреневом мареве вдали жизнерадостные заросли Су. Внезапно люди, животные и деревья исчезли из виду, поглощенные безмерным пространством. Глубокая яма из зеленых кактусов среди белых камней и пучков дыма у палаток кочевников возвестила о подходе к Ифни. Небольшой гарнизонный город проплыл под крылом, сменившись вскоре выжженными ущельями Нуна. Затем пошли дюны, слегка продвигающиеся вперед непрерывными волнами. Холмистые цепи песка, сжатые в подковы горячим молотом самума, дующего со стороны пустыни Сахара, словно из дверцы печи… Хотя начался февраль, дорожные шлемы и темные очки были необходимы, чтобы противостоять жаре и яркому свету.

Текли минуты, и только случайные перебои в двигателе нарушали монотонность моря и земли. Под ногами блестел, подобно кривой турецкой сабле, «Плайа Бланка» («белый пляж»), куда совершили вынужденную посадку несколько лет тому назад Розес и Билль из-за неисправности в двигателе. Удивленный появлением толпы вооруженных мавританцев вскоре после приземления «бреге», Розес опрометчиво предположил, что мог бы обаять этих темнолицых незнакомцев и получить разрешение перенести мешки с почтой из своей поврежденной машины в другую. Направившись к маврам небрежной походкой, он обратился к ним по-французски, затем стал увещевать их по-испански, а когда не увидел какого-либо впечатления на полузакрытых капюшонами лицах, издал нескольких гортанных звуков, в глубине души надеясь, что говорит по-арабски. Но мавры, приняв его улыбающееся красноречие за признаки слабости, воинственно бросились вперед и схватили веселого тулузца, в то время как его компаньон Билль оказался окруженным воинственной толпой, угрожающей ему ножами. В следующее мгновение Билль убил несколько нападавших из пистолета, дав Розесу шанс вырваться. Бегство было похоже на кадры из захватывающего неправдоподобного вестерна – причем Розес прыгнул в кабину после выстрела мавританца, прицелившегося в них из своей винтовки с другой стороны фюзеляжа. Неистово обстреливая двигатель, который Билль, к счастью, успел выключить, он помчался по песку вдоль берега, в то время как его компаньон карабкался позади него, уклоняясь от мавританских пуль, летящих в них из-за дюн.

Инцидент создал дипломатические последствия. Полковник Бен, легкий на ногу испанский губернатор Кап-Джуби, немедленно закрыл пролет для последующих рейсов Латекоэра. В Мадриде капитан Рамон Франко (младший брат Франциско) поднял вой, сердито требуя, чтобы право летать через Рио-де-Оро было отобрано у французов навсегда и предоставлено немцам. Переполняя чашу неприятностей Латекоэра, пилоты в Касабланке, под влиянием рассказов Розеса о мавританской дикости, забастовали. Африканские полеты южнее Агадира, утверждали летчики, слишком опасны, и будь они прокляты, если собираются рисковать жизнями, чтобы перевезти несколько мешков почты оттуда в Дакар и обратно.

Этой линии и мечтам Пьера Латекоэра наступил бы конец, если бы не появился человек, который смог уладить конфликт. Это был Дидье Дора. Не тратя впустую время, он в одиночку прилетел в Касабланку из Тулузы. Он сказал всего несколько слов группе пилотов, застенчиво собравшихся на поле, чтобы приветствовать его. Но пары фраз вполне хватило. Дора направлялся в Рабат ходатайствовать о покровительстве маршала Лиоте. Что касается почты, поскольку другие пилоты находили работу слишком опасной, он решил сам вылететь следующим рейсом в Дакар. Прыгнув в такси, он уехал в Рабат, где поздно вечером того же дня был принят Лиоте. «Вы летаете под французским флагом, – объявил маршал, выслушав разъяснения Дора об их тяжелом положении. – Естественно, я должен поддержать вас». После чего написал личное письмо полковнику Бену, которое сам запечатал в конверт.

Когда Дора вернулся в Касабланку, пилоты, почувствовавшие себя трусами, наперебой боролись за привилегию сопровождать патрона на юг. Забастовка закончилась. Но только когда на следующий день он приземлился в Джуби, Дора почувствовал уверенность, что их не станут приветствовать залпом орудийного огня со стороны испанцев. Прибыв в форт, он вручил письмо Лиоте страже, передавшей его командующему. Что было написано в письме, Дора так никогда и не узнал, но минуту или две спустя ворота открылись, и французских пилотов встретили с почестями. Они были препровождены к полковнику Бену, где он принял их с бутылкой шампанского, а позднее, каждый раз, когда французский самолет приземлялся в форте, испанские флаги поднимались в его честь.

Соглашение, впоследствии достигнутое со множеством вождей племен в Тизните, в Южном Марокко, обещало существенную награду любому мавританцу, вернувшему захваченных в плен пилотов и нетронутые мешки с почтой. Было также решено, что берберы-переводчики будут сопровождать пилотов в северной части маршрута, от Агадира до Кап-Джуби; в то время как мавры-переводчики из южных племен (полностью владевшие различными диалектами) будут летать с ними от Джуби, до Порт-Этьенна. Алчность, как надеялись, возобладает над ненавистью к вторгшимся неверным, и время постепенно умерит жестокий дух мести, пробужденной сражением Билля и Розеса с местными жителями.

Прошли месяцы, прежде чем эти надежды начали осуществлять, но привлечение переводчиков стало решающим фактором. Многие из них были прежде механиками, получившими поверхностное знание французского языка на работе у фирм «Рено» или «Ситроен» во Франции. Получив разрешение на полеты на «бреге», что было намного быстрее, чем езда на грузовике или осле, они почувствовали желанную привилегию, которая отражалась в темном цвете их глаз и высоко задранных от гордости подбородках. Частенько переводчики делили одно место с мешками с почтой, но, сидя по-мусульмански с поджатыми ногами, они переносили тесное соседство с приветливым хладнокровием. Пилоты также были счастливы возить их, и не потому, что слишком рассчитывали на их защиту в случае посадки среди мавританцев. Опыт показал, что переводчики частенько надежнее, чем компасы, ориентировали заблудившегося пилота, чтобы тот мог определить свое местонахождение: на столь безжизненном пространстве, какой пустыня казалась с непривычки, едва ли находилась веха, которую переводчик не мог бы выделить.