Жислен Бельмон-Лаон сидела напротив герцогини, недалеко от Эдуарда, но не так близко, как ей бы хотелось. Она взглянула на герцогиню и отметила, к своему удовлетворению, что эта мерзкая женщина смотрится еще кошмарнее обычного. Ее диадема, за которую Жислен охотно отдала бы душу, торчала у нее на голове, как подушка для чайника, водруженная на яйцо. А платье! И где ей только удалось отыскать этот немыслимый оттенок зеленого?

Жислен перевела взгляд на собственное платье от Баленсиаги, бриллианты вокруг запястий, взятые напрокат. Удовлетворенно улыбнулась. Удовлетворение ее, однако, улетучилось, когда она снова подняла глаза и еще раз увидела платье от Живанши на этой новой женщине Эдуарда. Живанши, конечно, неподражаем, и она была вынуждена признать, что эти его платья, словно изваянные, носить трудно. Чтобы хорошо в них смотреться, надо быть высокой и стройной, красота тоже отнюдь не помешает. Жислен пришлось признать, что эта девушка выглядит в платье прекрасно. Более чем. Хотя ведь еще сущий ребенок… Жислен снова взглянула на Эдуарда. Как жаль. Мужчин типа Эдуарда привлекает очевидная невинность, отсутствие кокетства, свойственное молодости. Она пришла в крайнее раздражение: как все-таки глупы мужчины. Такие качества не удержатся надолго, к тому же такому человеку, как Эдуард, они быстро наскучат. Он человек чувственный, несмотря на его видимый аскетизм, и, наконец, знаменит своим непостоянством. Этой девушке посчастливилось удержать его месяц, два или сколько там у них все это продолжается. Что на самом деле нужно Эдуарду, сказала себе Жислен, так это женщина умудренная и понимающая, женщина изобретательная, которая разбирается в играх и уловках, поддерживающих интерес в умном и опасном мужчине. Такая, как она сама…

Эта мысль, которая не однажды приходила ей в голову и раньше, наполнила ее внезапным тайным удовольствием. Она посмотрела на Эдуарда и попыталась вообразить, каков он в постели.

Сидевший напротив Жислен ее муж Жан-Жак забавлялся, наблюдая за ней, и, заметив ее взгляд, сразу догадался, о чем думает его жена. Что ж, пусть попробует, подумал он, несомненно, со временем она это сделает, у него же нет возражений – когда Жислен заводила себе нового любовника, то предоставляла ему полную свободу предаваться собственным склонностям. Но ей придется подождать, пока эта девушка сойдет со сцены – что, по-видимому, произойдет, как раньше или позже случалось со всеми женщинами Эдуарда. Сейчас же Жислен попусту тратит время. По лицу Эдуарда каждый может сказать безошибочно: утром он был с этой девушкой в постели и теперь с трудом дожидался ухода гостей, чтобы вернуться с ней в постель.

Жан-Жак повернулся. Он оглядел Элен опытным взглядом эксперта. Что ж, Эдуарда можно понять. Он и сам был бы не прочь: вот посмотрел на нее, представил себе и уже почувствовал, как все напрягается. Хороша ли она в постели? Инстинктивно он ощущал, что должна быть хороша, было что-то в ее губах, в том, как она двигалась, – и она казалась при этом такой чистой. Все эти недотроги, на первый взгляд холодные как лед, неизменно оказываются самыми горячими, когда доходит до дела. Он недовольно воззрился на ее платье. Живанши, и выбрал его Эдуард, он готов был держать пари. Вполне во вкусе Эдуарда. Кто, кроме него, способен засунуть женщину с таким телом в смирительную рубашку стоимостью в пятьдесят тысяч франков, чтобы ничего нельзя было разглядеть?

Кристиан Глендиннинг, сидевший рядом с Элен, старался ее очаровать. Он видел, что дело у него не особенно продвигается, что было странно. У него не было особых угрызений совести, что он пускает в ход свой знаменитый шарм: в прошлом ему удавалось сдвигать таким образом горы, так почему бы не попробовать сейчас? Эта молодая женщина была ему чем-то подозрительна, и она наверняка проницательна. Может, она чувствует, что он выдохся, и это снижает его успех?

Он вздохнул и принялся за дело с новым жаром. В конце концов, он обещал Эдуарду вести себя наилучшим образом – такой прием должен быть пыткой для человека в ее положении, а она так молода. Наверное, она еще моложе, чем сама говорит, хотя зачем ей обманывать? И очень напряжена. Он попытался было заговорить с ней об Англии в надежде, что напряжение отпустит ее, но оно еще усилилось, что было непонятно… Кристиан посмотрел на нее внимательно: в Париже он слышал о ней разные толки и стремился познакомиться с ней, потому что обожал всякие драмы, а появление этой женщины, несомненно, было драмой самого высшего разряда. Начать с того, что Эдуард был явно бешено влюблен: bouleverse. Кристиан еще не видел его задетым до такой степени и наслаждался этим зрелищем. Сам он влюблялся и охладевал с однообразным постоянством и всегда, увы, имел дело со столь сомнительными молодыми людьми, но Эдуард… он начинал думать, что на сей счет у Эдуарда иммунитет.

Легко было понять, как это могло произойти: она была поразительно прелестна, как и говорили. Ему понравился ее голос, определенно необычный – тихий, с легкими запинками в ритме, так что ему приходилось совсем близко придвигаться к ней, чтобы уловить, о чем она говорит. И лицо: Кристиана мало привлекала женская красота, но это лицо вызывало у него интерес. Он рассматривал его взглядом критика, как какое-нибудь лицо на портрете. Такое серьезное и такое спокойное: лицо из другого времени, подумал он; девушка напоминала ему, в этом жестком скульптурном платье, испанские портреты, которые он всегда любил. Юная инфанта, да, вот оно, и, как на некоторых из этих портретов, чувствовалось, что прекрасное дитя попало в ловушку…

Кристиан вздохнул. У него разыгралось воображение, и, наверное, он выпил слишком много превосходного вина Эдуарда. Теперь внесли «Сотерн», это был один из Шато д'Икэмов. Он поднял рюмку.

– Нектар и амброзия, – сказал он в своей аффектированной отрывистой манере. – Нет, в самом деле, ужинать с Эдуардом то же самое, что ужинать с богами… Элен засмеялась, впервые за весь вечер. Клара Делюк, сидевшая напротив и наблюдавшая за ней ласково и печально, внезапно выпрямилась.

Как странно, подумала она. Раньше это сходство не было заметно, но, когда Элен улыбнулась, она стала так похожа на Жан-Поля…

Гости начали расходиться. Сначала Альфонс и Жаклин де Гиз, потом группа американцев, с которыми, как осознала Элен, она за вечер так и не поговорила, потом несколько французских пар, а затем Жан-Жак Бельмон-Лаон и его жена, сказавшая: «Дорогая! В Париже мы должны встретиться еще. Я устрою завтрак – нет, без тебя, Жан-Жак, только Элен и я. Вдвоем. Буду ждать с нетерпением…»

Взгляд на кольцо с бриллиантом на руке Элен, улыбка на принужденно любезном красивом лице, в которой мешались мед и уксус, – и вот она ушла. Элен смотрела, как она шествовала по залу с мужем в кильватере. У дверей она остановилась, взметнулась юбка от Баленсиаги. Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать Эдуарда в обе щеки.

– Элен! – Она почувствовала прикосновение к руке и, повернувшись, увидела рядом Клару Делюк, та улыбалась.

– Мне надо уходить, а у нас почти не было возможности поговорить. Мне так жаль… Я очень надеюсь, что мы еще увидимся в Париже…

На этот раз чувства были искренними. Элен посмотрела на Клару и поняла, что понравилась ей, как и предсказывал Эдуард. У нее были короткие непослушные волосы и широко расставленные карие глаза, которые светились добротой и некоторым замешательством, словно Клара хотела что-то сказать и не решалась.