– Сербские дипломаты даже в неофициальных беседах сегодня всячески подчеркивают «принадлежность» их страны к Европе, которая ее уничтожала, шельмовала…

– А теперь подкармливает – в целях реализации евроатлантического Пакта стабильности для Юго-Восточной Европы.

Я не идеализирую сербскую политическую элиту. Она всегда стремилась к укреплению собственных клановых позиций и, кстати, поплатилась за это. Но все-таки мы должны были подняться над этим. Чтобы не только не потерять собственные позиции в регионе, но и не разрушить пророссийскую ориентацию и надежды балканских народов.

В разгар событий в бывшей Югославии и нашего предательства в Белграде я стала свидетельницей, как толпа закидала мелочью – «сребрениками» российское посольство. После этого я впервые постеснялась, что я русская, и разговаривала на улице по-английски. Как-то меня «распознали». И я ждала, что меня сейчас же забросают «сребрениками». А меня бросились обнимать и приглашать на кофе.

– Осознала ли Европа, что наш уход с Балкан не принес ей стабильности?

– У меня была на это надежда год назад, когда в Косове произошел очередной страшный всплеск погромов со стороны албанских террористов. Тогда я подготовила выступление для Совета Европы, показывающее, что косовские события – это и есть самый опасный вид терроризма – терроризм как инструмент изменения геополитических границ.

И этот терроризм угрожает только Европе и России. Америке он не угрожает.

В том, что Европа невольно пособничает терроризму, есть элемент какого-то извечного цивилизационного отчуждения от православного славянства, которое проявилось в чудовищно-непорядочной и иррациональной демонизации сербов как последнего оплота тоталитаризма. Так что историческая дилемма Россия – Европа по-прежнему актуальна. Европа, построившая «свой рай» на земле, который никогда не создать России, так и не избавилась от нигилизма и неуверенности перед нашей огромной страной – потенциально самодостаточной, способной выстаивать в испытаниях, которые не под силу другим, с ее вечно самостоятельным поиском некоего универсального смысла бытия. Как и во времена Пушкина, «Европа в отношении России столь же невежественна, сколь неблагодарна». Поэтому все попытки наших лидеров протянуть Европе руку, забыть про навязчивый образ «варварской Московщины» пока, увы, тщетны.

– События в бывшей Югославии оказались неким «лекалом» для «перекройки» постсоветского пространства… Точно такая же схема применяется сейчас Западом в отношении Белоруссии. Можно ли ждать полного повторения здесь сербского сценария? На что, вероятно, небезосновательно намекнул недавно ведущий американский советолог Ариэль Коэн: «Если Россия сможет утрясти процесс установления демократии в Белоруссии с ЕС и США, я вижу достаточно быстрый, плавный и, возможно, не кровавый вариант. Если этого не произойдет, Лукашенко может кончить, как Милошевич.

– Белоруссию шельмуют вовсе не из-за «тоталитарного» режима. Белоруссия – недостающий элемент евроатлантической «мозаики», выкладываемой от Балтики до Черного моря. Соучаствуют в этом наши внутренние противники объединения с Белоруссией. Их мотивация о недемократическом режиме нелепа. Крошечная Белоруссия не может остановить процесс «демократизации» России. Наоборот, объединение с Белоруссией – это «распространение демократии» на нее. Очевидно, что идея Союзного государства в нынешнем виде зашла в тупик. Но Соломоново решение состояло бы в осознании геополитической необходимости объединения. Важно заявить о едином стратегическом пространстве. А утряска экономик, валют – это чисто технический вопрос, который может решаться постепенно.

– Наталия Алексеевна, есть ли у России реальные альтернативы тем ультимативным вариантам, которые ей навязывает Запад?

– На фоне очевидного передела мира ради контроля над планетарными источниками энергии Россия, похоже, задумалась о значении двух критических факторов своего будущего. Это колоссальные природные богатства. Россия незаметно, но неуклонно превращает фактор энергетики в инструмент политики. Поэтому Запад столь патетически, сколь и абсурдно увязывает судьбу олигархии с «судьбой российской демократии». Второй фактор – консолидация национально-государственной воли. В этом – залог устойчивого внутреннего развития России и ее способности предложить Западу альтернативу навязываемых отношений.

Елена Калядина, «Трибуна», 2005

«Новая книга Наталии Нарочницкой должна наделать много шуму!» – обещали обозреватели французской газеты Le Figaro. Как в воду глядели: Париж, прочитав ее книгу «Что осталось от нашей победы?» (в России вышла под названием «За что и с кем мы воевали»), до сих пор не придет в себя, а ведущие издания Франции и радио продолжают ожесточенные дискуссии. Отзывы самые разные. От «нам открыли глаза» до «психоза, характерного для путинской элиты». Чем же так уколола европейцев экс-депутат Наталия Нарочницкая, недавно возглавившая парижское отделение Института демократии?

– Наталия Алексеевна, какую победу вы имели в виду, озаглавливая книгу?

– В узком смысле – Победу в Великой Отечественной войне. Ведь из страны-победительницы мы как-то вдруг за последние полтора десятка лет стали страной-монстром. И скоро окажется, что это мы напали на Германию. На Западе тиражируется мнение, что СССР был таким же преступным государством, как гитлеровский рейх…

– Но зачем и кому понадобилось чернить нас?

– На Западе очень хотели бы подменить нашу Победу в войне своей победой в «холодной войне». Для этого им нужно поставить под сомнение все, чего мы достигли в ХХ веке.

Второе: именно Запад совершил грехопадение нацизмом – языческой доктриной природной неравнородности людей и наций. Сегодня им нужно так извратить смысл нашей войны и нашей Победы, чтобы, не реабилитируя нацизм, избавить Запад от вины за него. Заметьте, с Запада к нам в нашу страну усиленно внедряется тезис о тождестве коммунизма и нацизма, что привело бы в шок всех западных же политологов еще 20–30 лет назад. Эти доктрины всегда считались и в науке, и в политике полными антиподами. Сегодня на Западе и, увы, в некоторых ультра-либеральных кругах нашего общества уже открыто говорят, что Россия – родина еще худшего монстра – «сталинского СССР», фашизм, мол, был ответом… Все это не выдерживает никакой критики и сопоставления как теорий марксизма и нацизма, так и фактов. Такое сопоставление с философским анализом доктрин, историческим анализом фактов внешней политики держав я и сделала в своей книге на документах. Она и вызвала большой переполох.

– Кстати, вас уже обвиняли в приверженности сталинизму?

– Пока меня обвинили в национализме, который заключается в защите «сталинского наследия» – так теперь они именуют договоры в Ялте и Потсдаме, подписанные главами СССР, Великобритании и США. Договоры, без которых не было бы их «демократии».

Я прекрасно понимала, что мой ответ документированной книгой на глумление над нашей Победой сделает меня мишенью критики. Но сталинисткой никогда не была. Мой дядя сгинул в 1937 году, и отец двадцать лет был братом «врага народа». Точно уж я предпочла бы нашу историю без Лениных и Сталиных. Однако я и в книге, и в полемике задаю своим западным оппонентам очень для них неудобный, «неполиткорректный» вопрос: почему они Сталина пытаются превратить в демона всех времен и народов, но никогда не делали таковым Кромвеля, залившего кровью Англию, или своего Робеспьера, например, – родоначальника термина «революционный террор»? Ведь по количеству крови на душу населения никто не превзошел французских революционеров.