— Я — Сью Эллен.

— Вижу, я получил прощение, иначе ты не явился бы за мной, — гнул он свое.

Я в очередной раз попыталась сказать ему все как есть и кто я такая, но сообразила, что пользы от такой правдивости никому нет. Пусть лучше думает, будто я придерживаю для него калитку рая, и проходит в нее поскорее.

Веки преподобного дрогнули и упали. Тяжко вздымавшаяся грудь поднялась и больше не опускалась. Казалось, его тело тяжелеет на глазах. Кол, на котором он висел, поддался под такой тяжестью, и проповедник сполз ниже, стопами в воду. И там он остался висеть, словно огромный переспелый плод.

Там я его и оставила, как это ни грустно, — ни силы, ни мужества мне бы не хватило, чтобы вытащить его на берег, да еще и освободить от этой гигантской занозы. Нечем было помочь мертвецу. Больше всего мне хотелось найти маму и друзей, хотя я боялась, что и их застану не в лучшем виде. Я залезла на вершину валуна и оглядела реку. Оттуда я увидела длинный сук, отходивший от прибрежного дерева, — недавно эту ветку накрыло водой, но теперь вода схлынула и ветка поднялась на поверхность. С нее что-то свисало.

Я поплыла обратно к берегу и по суше направилась к дереву и к тому, что висело на нем. Сердце билось часто, затрудняя дыхание. Добравшись до ветки, я увидела, что висит на ней один из тех двух мешков, которые мы с Терри забрали из сарая преподобного. Я вскарабкалась на дерево, перебралась на ветку и добыла мешок. Пришлось повозиться, но мне удалось вытащить его на берег. Я дернула бантик, на который была завязана веревка у горловины мешка, и узел, хотя и намокший, развязался без сопротивления. Я заглянула вовнутрь. Еда пропала, но банке из-под сала ничего не сделалось, крышка была все так же плотно пригнана к ней. Перочинный нож оставался при мне, я вытащила его из мокрого и липкого кармана комбинезона, открыла и с его помощью приподняла крышку. Стеклянная банка внутри тоже уцелела, внутри ее было сухо. Внутри ее лежал прах Мэй Линн.

Я сложила банки обратно, как они были, и прихватила мешок с собой. Отошла на пару шагов и тут-то увидела Терри: он стоял, прислонившись к дереву, правой рукой придерживая свой левый локоть. У его ног лежал второй мешок.

Я подбежала к нему. Он перестал обнимать свой локоть и вместо этого обнял одной рукой меня.

— Я боялся, что ты утонула, — сказал он.

— А я думала, что ты, — сказала я.

— Этот мешок выбросило на берег, — пояснил он. — Я вытащил его и стоял тут под деревом и думал, что все, кроме меня, утонули. Я ушиб руку — ничего страшного, самую малость. Болит гораздо меньше, чем палец.

Он вытянул руку мне напоказ. Повязку с пальца смыло, вся кисть, от раненого пальца до запястья, распухла и цветом стала как старая ветчина.

— Болит, — повторил он. — А как посмотришь на нее, так становится еще хуже. Ты не ранена?

— Чувствую себя так, словно меня колотили целым мешком молотков, — ответила я.

Потом я рассказала ему о судьбе преподобного Джоя.

— Упокой Господи его душу, — произнес Терри. — Он был добр к нам, и, мне кажется, он был чист сердцем.

— Настоящий христианин — что не часто встречается, — подхватила я.

На миг мы оба умолкли. Такая получилась минута молчания в память преподобного. Однако не в тех мы были обстоятельствах, чтобы долго грустить или воздавать кому-то дань уважения.

Первым заговорил Терри:

— Я даже не знаю, что у меня в мешке — деньги или Мэй Линн.

— Деньги, — ответила я. — Мэй Линн у меня, сухенькая, в полном порядке.

— Надо бы посмотреть, как там деньги, — сказал Терри.

— Я больше беспокоюсь за маму и Джинкс, — пробормотала я, но тем не менее принялась развязывать узел на его мешке. Мы вместе достали банку, открыли ее, заглянули вовнутрь — и эта стеклянная банка была цела, и деньги целы и невредимы. Все остальное погубила вода. Я попробовала включить фонарик, но и ему пришел конец. Терри снова прислонился к дереву, передыхая, а я тем временем достала из обоих мешков банки — больше ничего брать с собой не имело смысла.

Как раз в этот момент до нас донесся крик Джинкс, и сердца наши сделались легкими и воспарили, словно перышки: Джинкс и мама, промокшие насквозь так, что вода с них лила ручьем, шли по берегу прямо к нам. Мы бросились им навстречу, обняли все по очереди друг друга, нашли местечко повыше, на пригреве, и сели там, ничего не делая, ни к чему не способные, предоставив солнышку обсушить нас.

Я рассказала всем, какая участь постигла преподобного, и мама расплакалась. Я обняла ее и крепко держала, пока она не затихла, и тогда мы все улеглись на землю, под горячими солнечными лучами, и заснули. Силы у нас кончились.

Проснулась я с наступлением темноты — с самым началом темноты, когда еще было неплохо видно. Терри и Джинкс все еще спали, а мама стояла на берегу реки, почему-то на четвереньках, глядя, как мне показалось, на воду. Я подошла к ней и села рядом.

— Я ходила посмотреть на Джека. — сказала она. — Этот сук его крепко держит, вода не смыла. Я видела с берега. Я хотела подплыть и освободить его, но не решилась. Плаваю я плохо, и я так устала. Мы с Джинкс только чудом и спаслись. Мы держались за обломок плота, его ударило о берег, и он зацепился за торчащие корни, а мы смогли вылезти на сушу. Нам повезло, а Джек, проповедник Слова, муж избранный, погиб. Как же так? Не понимаю.

— Не думаю, чтобы тут было объяснение, — вздохнула я.

— Что же нам делать дальше, Сью Эллен?

Вдруг я превратилась в старшую, мама — в ребенка.

— Пока я еще не решила, — сказала я.

— Мне снова приснилась та черная лошадь и белая тоже, но у белого коня уже не просто выросли крылья — он летел, высоко и быстро уносился от меня. Я бежала, подпрыгивала, как ребенок, пыталась схватить его за ноги или уцепиться за хвост. Я все бежала и подпрыгивала, хотя белый жеребец был уже далеко. А тот черный нагонял меня, и тогда я оставила белого и бросилась бежать, спасаясь от преследователя, но черный конь был все ближе и ближе, а я не могла бежать быстрее. Он уже налетел на меня… и тут я проснулась.

— Это был сон, мама. Никакие кони за тобой не гонятся. С чего бы вдруг за тобой гналась лошадь?

Она покачала головой:

— Может быть, это знамение. Предостережение. Это что-то значит, я чувствую.

— Только и значит, что ты устала и тебе надо отдохнуть. Больше ничего не значит твое знамение.

Мы вернулись к Терри и Джинкс и застали Джинкс на коленях возле Терри.

— Скверно он выглядит, — сказала она.

Да уж. При свете звезд и то было видно, как распухла его рука — втрое против прежнего.

— Надо нам идти искать помощь, — решила я.

— Нас самих разыскивают, — напомнила Джинкс.