Но логика здесь просматривается совершенно отчётливо — это было сделано для того, чтобы окончательно скрыть истину.

Таким образом, во-первых, были осуществлены те угрозы, которые защитниками Бейлиса были обещаны участникам процесса со стороны обвинения; во-вторых, были обрублены все концы, которые могли помочь установить истину.

Процесс Бейлиса был так широко освещён прессой, находящейся уже в то время в еврейских руках, что среди интеллигенции была организована широкая кампания в защиту бедного еврея.

Как и многие интеллигенты предреволюционного периода, не остался в стороне от политической борьбы и известный русский писатель В. Г. Короленко, который отдал много сил защите Бейлиса на судебном процессе.

При этом возникает вопрос: почему?

Ответ можно найти в книге О. Будницкого «Женщины-террористки в России» (Ростов-на-Дону, 1996): Владимир Галактионович Короленко был женат на Евдокии Семёновне Ивановской, участнице народнического движения. Её сестра была приговорена по процессу 17-ти народовольцев в 1883 году к смертной казни. Процесс этот был связан с делом о цареубийстве 1-го марта 1881 года, но смертная казнь ей была заменена пожизненной каторгой, потом она была переведена на поселение, откуда в 1903 году сбежала. Их отец — врач, революционер-народник — неоднократно арестовывался, а с 1877 года жил в эмиграции. Ивановская была причастна и к другому громкому делу — убийству Плеве. В 1912 году она написала воспоминания, пережила почти всех своих товарищей по «Народной воле» и по «Боевой организации».

Но прошло не так много лет, и уже 5 декабря 1917 года Короленко в газете «Дело Народа», обращаясь к большевикам, пишет: «Вы торжествуете победу, но эта победа гибельная для победившей с вами части народа, гибельная, быть может, и для всего русского народа в целом… Власть, основанная на ложной идее, обречена на гибель от собственного произвола».

Это писал человек, в своё время ставший героем еврейской прессы и утомлённый участием во множестве банкетов в свою честь за защиту «бедного еврея».

В 1909 году в журнале «Весы» появилась статья Андрея Белого «Штемпелеванная культура», где «он восстает против засилья инородческих элементов в русской культуре».

Проштемплеванный, то есть прошедший сквозь цензуру биржевиков, интернационализм с пафосом провозглашается последним словом искусства морально шаткой и оторванной от народа группой критиков — негодует здесь Андрей Белый. В. С. Брачев (Масоны и власть в России. М., 2003), излагая статью А. Белого, пишет:

«“Главарями национальной культуры оказываются чуждые этой культуре люди…Чистые струи родного языка засоряются своего рода безличным эсперанто из международных словечек… Вместо Гоголя объявляется Шолом Аш, провозглашается смерть быту, утверждается международный жаргон…Вы посмотрите на списки сотрудников газет и журналов в России: кто музыкальные и литературные критики этих журналов? Вы увидите сплошь и рядом имена евреев… пишущих на жаргоне эсперанто и терроризирующих всякую попытку углубить и обогатить русский язык”. Рать критиков и предпринимателей в России пополняется “в значительной степени одной нацией; в устах интернационалистов все чаще слышится привкус замаскированной проповеди самого узкого и арийству чуждого юдаизма”».

В. С. Брачев продолжает: «В тех…случаях, когда отдельные представители русской интеллигенции, вопреки всему, всё же пытались встать на национальные, патриотические позиции, интернациональная, космополитическая среда, к которой они всецело принадлежали, тут же ставила их “на место”…».

Эпизод с Андреем Белым, возмутившимся засильем космополитических элементов в русской культуре, в этом смысле весьма показателен. Дело в том, что это один из редких случаев, когда мы знаем, чем закончился этот инцидент. А закончился он тем, чем, очевидно, всегда заканчиваются у нас и другие, подобные этой истории. «Друзья и знакомые после злополучной публикации сразу же отшатнулись от Андрея Белого. Но это было ещё полбеды. Главная беда заключалась в том, что отшатнулись от него и издатели…» (выделено мной. — В.Б.).

«Ударяясь в космополитизм, мы подкапываемся под само содержание души народной, то есть под собственную культуру» (В. С. Брачев).

Русская же «прогрессивная» интеллигенция была чрезвычайно озабочена не положением собственного трудового народа, а борьбой за «общечеловеческие» идеалы, воплощением которых были представители богом избранного народа.

Вот, например, как переживал за судьбу еврейского народа русский писатель А. И. Куприн. Это был писатель, про которого «Малая советская энциклопедия» писала: «Лучшие произведения Куприна отличаются тонкостью психологических характеристик, мастерством пейзажа, искусством построения рассказа».

К. Чуковский в статье к собранию сочинений Куприна (1964 год) отмечал: «Труднейшая форма “короткого рассказа”, требующая большой экономии изобразительных средств, превосходно усвоена им, о чем свидетельствуют такие шедевры повествовательной техники как “Мирское житьё”, “В цирке”, “Жидовка”, “Гранатовый браслет”, “Корь” и многие другие».

Чуковский особо обращается к двум из перечисленных выше рассказов — это «Жидовка» и «Корь»: «Чего стоил бы, например, замечательный набросок “Жидовка”, если бы в нём не была воспроизведена во всей своей яркой типичности и начальственная, фамильярно-шутливая речь матёрого полицейского пристава и певучая, богатая разнообразными эмоциональными красками речь еврея-кабатчика Хацкеля?…».

Отметим, что рассказ «Жидовка» был напечатан в газете «Правда» в 1904 году и так характеризуется в «Примечаниях» к собранию сочинений А. И. Куприна: «В годы, когда реакция разжигала и культивировала шовинизм, в частности, антисемитские погромные настроения, общественное значение рассказа определялось звучавшей в нем нотой сочувствия к судьбе еврейского народа».

Герой рассказа — доктор Кашинцев, будучи проездом в трактире еврея Хацкеля, где «задняя, меньшая часть комнаты была отгорожена пёстрой ситцевой занавеской, из-за которой шёл запах грязных постелей, детских пелёнок и какой-то острой еды», выпил «пейсачной» водки и поел рыбы. После чего подумал: «Как её готовят?», но он тут же засмеялся, вспомнив один из знакомых ему вечерних афоризмов: «Никогда не надо думать о том, что ешь и кого любишь».

Выпив и поев, он увидел жену хозяина Этлю: «…Ему показалось, что какая-то невидимая сила внезапно толкнула его в грудь, и чья-то холодная рука сжала его затрепыхавшееся сердце. Он никогда не только не видал такой сияющей, гордой, совершенной красоты, но даже не смел и думать, что она может существовать на свете… И тем удивительнее, тем неправдоподобнее было для него это ослепительно-прекрасное лицо, которое он видел в грязном заезжем доме, пропахшем запахом нечистого жилья, в этой ободранной, пустой и холодной комнате…

“Кто это? — шепотом спросил Кашинцев. — Вот эта… — он хотел по привычке сказать — жидовка, но запнулся, — эта женщина?”».

Затем сказал: «Как она красива!», на что последовал ответ её мужа: «Пан с меня смеется?.. Что такое она? Обыкновенная бедная еврейка».