— Вот именно поэтому я и уверен, что теперь влюбился! Я прожил несчетное множество лет, но никогда не испытывал таких чувств, как теперь.

— Каких? Какие именно чувства могут быть столь сильны, что ты счел их за любовь? — спросила Артемида.

— Я беспокоюсь о ней больше, чем о себе. Ее счастье — счастье для меня. Ее боль приводит меня в отчаяние.

Богиня посмотрела на брата так, словно он ее не на шутку озадачил.

— Возможно, это пройдет со временем.

— Дело в том, моя дорогая сестра, что я не хочу, чтобы это проходило. — Аполлон улыбнулся невесело. — Этим утром я был слишком самодоволен. Мне казалось, что любить — это так просто! Я нашел родственную душу, свою половинку. Я полюбил ее, и она должна чувствовать ко мне то же самое. Я был просто высокомерным болваном!

— Ты уверен, что она твоя половинка?

— Похоже, она — неотъемлемая часть моей души.

— Но если это так, то по самой природе подобных уз она должна тоже любить тебя, — сказала Артемида, пытаясь отыскать хоть какой-то смысл в причудливых высказываниях брата.

— Можно и так думать, — с несчастным видом пробормотал Аполлон.

Артемида постучала кончиками пальцев по подбородку.

— Ну ладно… Она смертная. Может, поэтому все так запуталось! Сердце Памелы желает, чтобы в ее жизни появилась настоящая любовь, хочет найти свою половину — она просто назвала это романтикой, но разве это по сути не одно и то же? Романтика… любовь… истинное желание… родственные души… Разве нельзя использовать все эти слова для описания одного и того же? И если я права, то есть смысл и в том, что ритуал оказался незавершенным и заклинание не снято!

— Да какой тут может быть смысл? Если ее желанием было встретить настоящую любовь, а я и есть ее половина, то почему тогда заклинание не снято?

— Она должна узнать и принять тебя как подлинную любовь. Видно же, что с ней пока что этого не произошло. — Артемида положила руку на плечо брата. — Эмоции, которые доносятся до меня из-за нашей с ней связи, — это отнюдь не любовь и удовлетворение. Памела испытывает боль и смущение; она не ощущает себя любимой.

Взгляд Аполлона затуманился.

— Я знаю, что в прошлом ее сильно ранил какой-то мужчина. Но я был настолько самоуверен, что решил: одно лишь легкое прикосновение к бессмертной силе — и моя страсть исцелит ее.

— Ты ошибался, брат. Памела куда сложнее. В ней скрыто большее.

— Тем больше в ней того, что стоит любить, — невнятно произнес Аполлон.

Артемида хлопнула его по спине.

— Глядя на твое отчаяние, я радуюсь, что ничего такого не испытала.

— Думаю, я начинаю понимать, что любовь — это и отчаяние, и чудо, скрытые вместе под нежной кожей женщины, — сказал Аполлон.

— Так почему бы тебе просто не сказать, кто ты таков? Приведи ее сегодня вечером на Олимп, воспользуйся силой бессмертного, чтобы ее любовь всплыла на поверхность.

Аполлон ужаснулся.

— Это не будет любовью! Это будет презренное поклонение или страх, смешанный с обожанием!

— Да, вот уж отличный пример того, насколько мы с тобой разные. Ты не хочешь пользоваться своей силой, чтобы завоевать Памелу; я же думаю, что только в этом и есть смысл. Какая смертная не захотела бы, чтобы ее полюбил бог?

Услышав, как Артемида высказывает вслух самодовольные мысли, которые совсем недавно посещали его самого, Аполлон преисполнился презрения к себе. Нечего и удивляться, что Памела отказывается признать в нем родственную душу…

— Что-то подсказывает мне, что Памела совсем не обрадуется, когда узнает, кто я на самом деле.

Артемида громко фыркнула.

— Современные смертные не похожи на людей Древнего мира. Они управляют железными тварями, покорными их воле. Разного рода сведения разносятся между ними с помощью механизмов, а не магии и ритуалов. Для них мы мертвы. Нет, она должна в первую очередь полюбить меня как обычного мужчину. И только после этого я смогу убедить ее принять меня как бога.

— И как же ты собираешься это сделать?

— Я должен любить ее, как простой мужчина любит свою женщину.

Артемида вопросительно вскинула брови.

— Всем сердцем, всеми силами, — пояснил Аполлон. — Видишь ли, когда я научусь этому, я выиграю нечто бесценное. Ее любовь.

— Как думаешь, ты сможешь завоевать ее любовь до завтрашнего рассвета?

— Сильно сомневаюсь, — сказал Аполлон.

Артемида вздохнула.

— Наверное, мне нужно радоваться уже и тому, что связь между мной и Памелой стала слабее. Теперь это походит на легкий зуд, с которым, правда, нелегко справиться, но это уже не постоянное изматывающее раздражение. Да уж, Бахус своей выходкой запустил нешуточные дела.

— Ты с ним говорила?

— Нет, он в последние дни старается не появляться на Олимпе. — Артемида пожала плечами. — Хотя он и раньше не слишком много времени проводил здесь. Он давно уже предпочитает общество смертных. Когда наши мытарства закончатся, надо не забыть всерьез разобраться с ним за дерзость.

Аполлон промолчал. Разве мог он сказать сестре, что его «мытарства» не закончатся никогда? Он мало что знал о любви, но уже был уверен в одном. Любовью нельзя руководить — она не начинается и не заканчивается по приказу. К несчастью.

— Аполлон? Очнись! Я спросила, как ты намерен действовать сегодня вечером!

— Я не знаю! — Стены храма угрожающе засветились, и бог света постарался обуздать разочарование. — Ужин… она сказала, что я могу пригласить ее на ужин. Ты сама слышала.

Гладкий лоб Артемиды сморщился, когда она вспомнила слова Памелы.

— «Закусос Максимус»… Что за странное имя?

— Да так, просто неудачное название.

— Мне все же кажется, что тебе следует сегодня привести ее сюда. Уговори ее посетить Олимп, твой личный храм. Что может быть более романтичного?

— Артемида, я уже объяснял тебе, что отказываюсь пользоваться своей силой, чтобы завоевать ее любовь.

— Так и не используй ее, упрямый олух! Но это твой дом, и он, уж конечно, несравнимо прекраснее всего, что может предложить королевство Лас-Вегас!

Аполлон немного подумал над словами сестры.

— Вообще-то ей нравится античная архитектура.

— Вот и приведи ее сюда! Скажи ей, что это особая, скрытая от посторонних часть «Дворца Цезаря». По крайней мере, ты будешь уверен, что вы останетесь действительно наедине.

— Наверное, я мог бы воспользоваться силой и затуманить ее ощущения, когда мы будем проходить через портал…

— Так веди ее сюда поскорее, пока еще кто-нибудь из двенадцати высших не положил на нее глаз.