– Если вы не появитесь, когда все будет готово, мы отплывем без вас.

– Я готов рискнуть.

Испанцы ушли, забрав с собой недовольную Лубну.

Абдул прислонил безвольное тело хозяина к стволу ивы, которая росла на самом берегу реки. Зораида набрала в пригоршню воды и омыла лоб и щеки отца. Тот открыл глаза. Обрадованная дочь тут же заключила его в объятия.

– Что ты натворила? – простонал Хаджи Мурат так горестно, что даже я проникся к нему сочувствием.

– Я не хочу лгать, – ответила Зораида. – Это я снабдила беглецов золотом из твоих сундуков. Да помилует меня Господь, но после того, как ты привел в наш дом Асусену, я тайно обратилась в христианство. Я видела сияние истинного Бога и уже не могу вернуться во тьму. Я переродилась, отец.

– Понимаешь ли ты, плоть от моей плоти, что предала Магомета? – задыхаясь, проговорил Хаджи Мурат. – Ты мне больше не дочь! Ты изменила пророку, чтобы стать христианской шлюхой. Да будет проклят тот час, когда ты вышла из утробы матери! Именем Аллаха, единственного истинного Бога, я отрекаюсь от тебя. Отныне и навеки – ты для меня никто!

– Отец, Магомет не Господь мне. Я буду отвечать только перед христианским Богом.

– Так будь же ты проклята! – заорал Хаджи Мурат, сотрясаясь всем телом. Внезапно он выхватил из-за пазухи кинжал и, прежде чем кто-либо из нас успел пошевелиться, всадил его в грудь Зораиды. Она повалилась спиной на топкую землю, простерев ко мне трепещущие руки, точно сломанные крылья. Хаджи Мурат мгновенно выдернул из тела дочери окровавленный клинок и с ожесточением полнейшего безумия пронзил им собственную грудь.

– Клянусь Аллахом, – пробормотал он, обеими руками сжимая рукоять кинжала и обратив на меня невидящий взгляд, – если бы я мог, то вырвал бы твое сердце и скормил шакалам. Да покарает тебя всемогущий Аллах!

Сказав это, он покачнулся и рухнул лицом в поток. Черные волосы распластались по воде, словно диковинные водоросли.

Я бросился к Зораиде и бережно поднял ее на руки. Она еще была жива. Мои слезы безостановочно падали на лицо девушки.

– Не плачь по мне, Мигель, – прошептала она. – Это хорошая смерть. Я попаду на небеса. Там для меня начнется новая жизнь, лучше и богаче этой. Здесь у меня было больше страданий, чем золота. Там я отдохну. Никто еще не встречал конец с такой радостью. Я счастлива умереть на твоих руках. Сама смерть должна завидовать мне.

– Ты была моим солнцем в самые темные дни, – проговорил я сквозь рыдания. – Когда я скитался в кандалах по крепости, то мечтал о дне, когда твои прекрасные руки охладят мой пылающий лоб.

– Пусть Лела Мариам защитит тебя. Поцелуй меня… пожалуйста…

Я прижал свои губы к губам Зораиды – и на них остался ее последний вздох.

На дорожке послышались шаги: за мной вернулись двое испанцев. Увидев мертвого Хаджи Мурата и безжизненное тело Зораиды, распростертое у меня на руках, они не сговариваясь опустились на колени и начали читать «Отче наш».

– Пора, – сказал дон Эдуардо Оспина, осеняя себя крестным знамением. – Если мы хотим добраться до Испании, нужно отплывать сейчас.

– Отправляйтесь без меня, – ответил я. – Такая свобода не принесет мне радости. Ступайте со спокойным сердцем, друзья. Воспользуйтесь темнотой, чтобы уйти как можно дальше от кораблей Гасан-паши. Не медлите. Вас ждет свобода. Прошу об одном: навестите моих родителей. Не говорите о том, что видели; скажите только, что я скоро вернусь.

Друзья поклялись мне в этом, мы обнялись, и они исчезли во мраке.

– Мне следует похоронить хозяина как можно скорее, – сказал Абдул, поднимая тело Хаджи Мурата; я знал, что мусульмане хоронят своих мертвецов сразу после кончины. Затем он сделал несколько шагов вниз по течению и тоже растворился среди деревьев, оставив меня наедине с Зораидой. Я взял ее на руки и отправился на побережье в поисках лучшего места для могилы. Наконец я обнаружил маленький грот в холме, обращенный входом к морю. Там-то я и покинул Зораиду – но не прежде, чем в моих глазах не осталось ни единой слезы. Даже заснув навеки, она смотрела в сторону Испании – и несбывшейся жизни, о которой так мечтала.

Чтобы дикие звери не смогли осквернить ее тело, я завалил вход в пещеру валунами. Я работал без устали, словно заведенный, но в моем распоряжении была всего одна рука, поэтому дело растянулось на многие часы. Когда я закончил, кожа на пальцах растрескалась и обильно кровоточила. Восходящее солнце окрасило горизонт алым. Я взглянул в сторону Испании – но среди волн не было видно даже тени корабля. Уже на следующее утро безмятежное море доставит его к родному берегу.

Лишь утренняя звезда, мерцающая в рассветном небе, была свидетелем моей скорби. Не желая более думать о своей судьбе, я предоставил ногам самим выбрать направление. Проще всего было бы отправиться на юг, в Сахару, и погибнуть там от жажды; но неожиданно я обнаружил, что шагаю обратно в Алжир. В остроге, по крайней мере, я мог умереть в окружении других рабов. Я сдался. Я хотел, чтобы меня убили, потому что жизнь без Зораиды – да простит мне Господь эти кощунственные слова! – потеряла для меня всякий смысл.

Обратная дорога заняла не одни сутки. Днем я отсыпался, а ночью брел по пустыне, словно одичавший лунатик, забыв о всякой осторожности: звери наверняка разочаровались бы, вкусив моей жалкой плоти. Когда я уже подходил к порту, то заметил в отдалении темное облако, которое приближалось к городу со стороны Сахары. Что это было? Совершенно точно не дождь. Постепенно облако начало принимать более четкие формы, и я различил исходящее от него оглушительное жужжание. Чем меньшее расстояние нас разделяло, тем ужасней становился этот яростный монотонный гул.

Это был не гром и не завывание прилетающего из пустыни сирокко; нет, этот звук скорее напоминал человеческий разговор, но язык, на котором он велся, мог родиться только в преисподней. Я ускорил шаг, чтобы укрыться за воротами банья прежде, чем эта дьявольская туча накроет город.

Я прошел через ворота Баб-Азун и направился к пашам с твердым намерением сдаться, но им не было никакого дела до тощего запыленного оборванца. Сейчас стражников куда больше занимало спасение их собственных жизней.

Внезапно облако остановилось и замерло над близлежащим холмом, будто бы выжидая. Из пустыни дул обжигающий ветер, но не приносил с собой ни песчинки. Так прошло несколько дней. Постепенно стало очевидно, что за воротами притаилась гигантская стая прожорливой африканской саранчи, от которой нет спасения. Все горожане слышали о нашествиях саранчи, но в прошлый раз она объявлялась в Алжире так давно, что об этом помнил лишь один безумный старик Талал, что днем и ночью молился нагишом на городских площадях.

– Саранча вернулась! – вопил он со ступеней главной мечети. – Она сожрет всю зелень в округе, наступит великий голод, и люди примутся есть собственные испражнения! На лица опустится мгла, а с небес обрушится огненный град. Он разорвет вашу кожу, прожжет дыры в костях и черепе! Всякому порочному городу придет свой срок на земле, и ныне твой срок, Алжир, город греха! Покайтесь, алжирцы, ибо Аллах наказывает вас за преступления против Него. Он наслал саранчу, дабы знали вы, что Он один всеправеден, дабы наказать вас за ваши мерзости! Берегитесь тех, что не понимают знамений Аллаха! Только правоверные спасутся. Грешники пойдут на растопку адских костров! Страшен гнев Аллаха! Тот, кто отступил от Его лика, будет вечно блуждать в огненных лабиринтах. Молите Господа о прощении и просите Магомета вступиться за вас! И да славится имя Аллаха, Всемогущего и Мстящего!