Здесь уместно задаться вопросом: какую цену Россия заплатит за то, что допустит в Среднюю Азию — до последнего времени бывшую по факту зоной российского влияния — столь серьезных игроков? Так уж ли лучше китайские и индийские военные базы американских?

На самом деле, лучше и безопаснее. Сегодня очевидно, что Россия в одиночку не способна вести активную геополитическую игру на евразийском пространстве при нарастающей конфронтации с США и НАТО (что явно прослеживается в драматических событиях последних лет в «ближнем зарубежье»). Но и идя на поводу у Вашингтона и сдавая ему одну позицию за другой, Москва ничего не выигрывает: американцы и пальцем не пошевелят для усиления России, пока она окончательно не рассыплется — в этом проявляется атлантистская геополитическая логика, настаивающая на полном американском контроле над Евразией. Россия приперта к стенке самими американцами, и у нее просто нет никакого иного выхода, кроме как просить поддержки у азиатских региональных держав.

Самую большую проблему представляет здесь не Индия — ее присутствие вообще никак и ничем не угрожает России, — но Китай. Слишком велика диспропорция между китайской и российской демографией. Перенаселенный прилежными работниками, готовыми трудиться за небольшую плату, бурно развивающийся Китай, лишенный к тому же ресурсной минеральной и энергетической базы, и пустынная российская Сибирь, богатая полезными ископаемыми, населенная деморализованными людьми с совершенно иными трудовыми и социальными традициями. Любое сближение в такой ситуации чрезвычайно опасно. Сильный и развивающийся Китай готов ассимилировать плюсы от партнерства с Россией, но едва ли поможет справиться с нашими проблемами. То же самое, кстати, касается и Казахстана и Киргизии, граничащих с Китаем и являющихся довольно уязвимыми. Китайское военное присутствие может повлечь за собой китайское этно-социальное присутствие, китаизацию Средней Азии, да и всей северо-восточной Евразии. Это действительно проблема.

В данном случае привлечение к стратегическому альянсу Индии и Ирана способно отчасти смягчить ситуацию. И самое главное, Москве необходимо убедить Пекин в том, что в его собственных геополитических интересах укрепить позиции России и принять все возможные меры для перекрытия демографического потока. Проще говоря, Россия должна настаивать на формуле: «ресурсы, стратегическое партнерство и общность контроля над пространством Средней Азии в обмен на остановку китайской этнической экспансии». Сегодня ситуация такова, что Пекину ресурсы и военно-техническая кооперация с Москвой гораздо важнее, чем «жизненное пространство», которое можно поискать и на юге — например, в малозаселенной Австралии. Все зависит от того, проявит ли Москва в этом диалоге достаточно жесткости, убедительности и воли.

Что же касается Пакистана, то хотя он традиционно рассматривается как проамериканский плацдарм, не следует забывать, что основной массив пакистанского населения, напротив, настроен жестко антиамерикански, и при нынешнем сложном балансе сил в регионе Пакистану выгоднее быть внутри процессов перераспределения влияния, нежели уповать только на американскую поддержку.

Иранцы же в их сегодняшнем состоянии едва ли представляют опасность для России, так как даже теоретически для реализации «паниранистских проектов» за счет земель Кавказа или Прикаспия у Тегерана совершенно недостаточно военного и экономического потенциала. В то же время шиитская версия ислама является лучшим противоядием для ультрасуннитскоого салафитского исламизма, чьи доктрины лежат в основе той версии радикального ислама, которая ведет с Россией войну.

В отношении Ирана — одного из государств, включенных Вашингтоном в «ось зла», существует очень много мифов. Очевидно, что Иран — одно из тех государств, которое противостоит однополярной политике США, и в этом, пожалуй, на сегодня и заключается его главное качество. Несмотря на то, что ресурсы Ирана по мощи и объему несопоставимы с ресурсами США, он все же бросает вызов американской гегемонии, говоря американцам, что те неправы — ни политически, ни юридически, ни морально, — навязывая свои проекты передела влияния в рамках проекта Великого Ближнего Востока, вторгаясь в суверенные государства Афганистан и Ирак. Хотя здесь следует напомнить, что и в отношении режима талибов, и в отношении режима Саддама в Ираке иранцы никаких иллюзий не испытывали. И талибы, и Саддам по разным причинам и в разной форме противостояли Иранской политико-религиозной линии. И хотя по логике «враг моих врагов — мой друг» Иран и США должны были сблизиться — именно американцы уничтожили два самых главных противостоящих Ирану и его влиянию в регионе режима, — иранцы восторга от этой агрессии не испытывают. Иранцы много раз демонстрировали, что они люди принципа, а Махмуд Ахмадинежад, который сменил на своем посту более мягкого президента Хатами, за 8 лет своего президентства просто стал фигурой мирового уровня.

Теперь, когда экс-президент удалился на покой, сдав пост умеренному клерикалу Хасану Рухани (при котором решающий голос остается у духовного лидера аятоллы Али Хаменеи), можно подвести итоги эпохи Ахмадинежада.

Простой человек, опирающийся на широкие иранские низы, бывший мэр города Тегерана, он, по сути, четко и ясно проговаривал то, что миллиарды жителей нашей планеты думают относительно американцев: что на самом деле американцы зарвались, что они отождествляют свои национальные интересы с общемировыми, что под видом демократии они влезают в суверенные государства, устанавливают там свои порядки, устраняют не устраивающих их политиков и даже не удосуживаются хотя бы мало-мальски это обосновать, ссылаясь на мифы о плохих террористах. И если «Аль-Каида» могла иметь какое-то отдаленное отношение к режиму талибов, то к режиму Саддама она никакого отношения не имела, потому что Саддам Хусейн уничтожил исламский фундаментализм, а уж с иранским шиизмом у проваххабитской «Аль-Каиды» вообще очень серьезные противоречия.

Ахмадинежад хотел быть услышанным, и, в какой-то мере, он был услышан. Американцам, конечно же, не понравилось то, что они услышали. В чем они его упрекают? В том, что он жестко не согласен ни с американской внешней политикой, ни с американской доминацией? По сути дела, Иран можно назвать ледоколом мировой политики — все прошедшее десятилетие Ахмадинежад вместе со светлой памяти Уго Чавесом прокладывали путь к альтернативному многополярному миру. Миллиарды людей, не только мусульман, но и европейцев, согласны с тем, что озвучивали Чавес или Ахмадинежад, бросая вызов американскому могуществу.

Потому что Ахмадинежад отстаивал не только свое иранское будущее, но и будущее самостоятельных религий и культур, отождествляющих себя с многополярностью, а не с гегемонией. Отстаивал права народов строить православные или шиитские государства, национальные государства, в конце концов. И если мы не сможем отстоять эту возможность, то у нас будет один сплошной Wall-street, мировое государство, мировое правительство. И это мировое правительство не будет состоять из представителей разных стран и конфессий. Это будет правительство богатых стран, куда, может быть, на индивидуальной основе будет представлено некое количество глобалистских элит русского или восточного происхождения, но основная модель управления будет сосредоточена, конечно же, в руках Соединенных Штатов. По сути дела, их национальное правительство станет основой мирового правительства. Они и так уже решают многие мировые вопросы, основываясь на своих собственных интересах. И вот на пути реализации этого проекта встает Иран. Как он стал на этот путь — целая история.