– Сегодня семейство Брайан входит в десятку богатейших фамилий Калифорнии, – действительно произнес Филип, в точности подтвердив ее догадку. – И может представить рекомендации, способные распахнуть двери любого дворца, включая палаццо Монреале.

Отбытие майора Филипа Джеймса Брайана-младшего, столь неискусно приобщившего ее к тайнам секса, Аннализа сопроводила вздохом облегчения. Но разве один только американец виноват в том, что так получилось? Нет ли здесь и ее собственной вины? Первые лучи солнца погасили сияние звезд, луна зашла, мягкость ночного воздуха растворилась в преддверии дня. Из гущи сада больше не поднимался аромат роз и магнолий. Новый день принес из бесконечной дали дуновение свежего воздуха. Даже неумолчное журчание фонтана стало иным, более явственным.

Аннализа следила, как Филип идет вдоль фонтана, но американцу не удалось осуществить свое намерение: обернуться к ней для романтического прощания. Кало возник перед ним из садовой чащи, как демон ада, не дав ему времени даже опомниться от удивления. Светловолосый великан ударил американца в солнечное сплетение, а когда тот согнулся пополам, как сломанный прут, мощным хуком в подбородок послал его в нокаут среди розовых кустов. Наклонившись, Кало поднял безжизненное тело, взвалил его на правое плечо, вынес из дворцового сада на площадь и уложил на ступенях церкви.

Аннализа стала свидетельницей этого молниеносного нападения. Она не колебалась ни секунды: все ее симпатии были на стороне Кало. В другие времена, в эпоху турниров, она отдала бы шарф со своими цветами норманнскому рыцарю, уверенному в себе, сильному, как сама стихия, всегда готовому вступить за нее в бой.

Она чувствовала себя глубоко несчастной, разочарование давило на душу свинцовым грузом. Ей хотелось уснуть, теша себя последней иллюзией: проснуться и обнаружить, что все случившееся – всего лишь дурной сон.

– Ты не должна была так поступать, баронесса, – глубокий бас Кало заставил ее вздрогнуть. Белокурый великан с голубыми глазами заполнял комнату своей массивной фигурой.

– Черт тебя побери, Кало! – вскричала она, стараясь поставить его на место. – Ты что, никогда не спишь? И не смей вмешиваться в чужие дела.

Они вместе выросли, вместе играли, хотя Кало был года на два старше, и продолжали называть друг друга на «ты», как в детстве, хотя молодой человек относился к ней с трепетным почтением истинного рыцаря.

– Ты не должна была так поступать, баронесса, – повторил Кало. В его словах было больше боли, чем упрека. – То, что ты сделала, недостойно тебя.

– Почему бы тебе не заняться своими делами? – Она была обижена, уязвлена, чувствовала себя виноватой и несчастной.

– Если бы я не занимался своим делом, меня бы здесь не было, – ответил он. – Кто не следует этому правилу, тому здесь не жить.

– Ну так считай, что ты уже мертв! – Аннализа вскочила на ноги и молниеносным движением дала ему пощечину. Рука Кало стальными тисками сомкнулась на ее запястье.

– И такие жесты тебе не к лицу. Вспомни, какое имя ты носишь. Это имя заслуживает уважения, нельзя позволять заезжему солдату марать его.

Ему не нужно было особых жестов, чтобы придать весомость своим словам. Спокойная, тихая улыбка, подчеркивающая твердость характера, не сходила с его лица.

– Оставь меня, мерзавец! – приказала она. Сердце буквально рвалось у нее из груди, багровая краска заливала лицо. К этому гиганту, державшему ее в плену и унижавшему своими поучениями, она испытывала какое-то двойственное чувство, которое в эту минуту приняла сгоряча за острую ненависть. И уж конечно, если бы только могла, она бы его убила. – Кало, я тебя ненавижу! – крикнула она ему в лицо.

– А я тебя уважаю, – улыбка сменилась выражением непреклонной суровости. Он стиснул зубы, на скулах заиграли желваки. – Я уважаю тебя, потому что ты из рода Монреале, а я питаю глубокую признательность к твоей семье. – Он разжал пальцы и выпустил ее руку.

– И все? – лукаво спросила она. Теперь она не только поставила его на место, но и восстановила свое превосходство.

– Ты нанесла вред всем, Аннализа, – впервые, обращаясь к ней, он назвал ее по имени. – Ты причинила боль отцу. И себе самой.

– А тебе? – дерзко и вызывающе спросила она.

Первый луч солнца позолотил стены комнаты.

– Я не в счет, – прошептал он с тайной грустью в голосе. – Я здесь только для того, чтобы тебя защитить.

– От кого? – дразнила она его, пользуясь своим преимуществом.

– Есть вещи, которые словами не объяснишь, – рассудительно произнес он. – Я не за тем сюда пришел, чтобы с тобой разговаривать. Я хочу, чтобы ты и этот американец все рассказали барону. Избавьте меня от неблагодарной роли доносчика.

Ветер принес в комнату запах полей, и Аннализа поежилась.

– Неужели ты способен унизиться до такой степени? – спросила она, глядя на него с презрением.

– Только если бы меня вынудили, – смутился он.

– Да тебе-то что за дело? – вновь атаковала она.

На сильном и мужественном лице юноши проступила глубокая печаль.

– Я тебя защищаю ради имени, которое ты носишь, – тяжело вздохнув, ответил он.

– Ты меня любишь, Кало, – прошептала Аннализа, внезапно осененная вспыхнувшей, как молния, догадкой.

– Ты с ума сошла! – воскликнул он, обороняясь изо всех сил.

– Мой верный рыцарь меня любит, – сказала она, обволакивая его бархатистым взглядом своих сумрачных глаз. – Мой воин меня любит и мучается от ревности.

Она протянула руки к лицу Кало и потянулась губами к его губам. Его непомерная сила влекла ее, как еще несколько часов назад привлекало обаяние американца, только на сей раз это было сознательное чувство, зародившееся при свете дня, а не мимолетная страсть, перегоревшая за одну ночь, чувство, которого она не смогла распознать раньше, потому что предмет его был слишком близко, прямо у нее перед глазами.

Кало отстранил ее от себя и сильно ударил по одной щеке, потом по другой. Лицо Аннализы вспыхнуло огнем, но она не посмела ответить. Он схватил ее за плечи и, глядя ей прямо в глаза, сказал:

– Ты выйдешь замуж за Филипа Джеймса Брайана-младшего, майора армии Соединенных Штатов.

Произнеся эти слова, прозвучавшие для нее приговором, светловолосый великан вышел из комнаты.

Отзвуки торжественной музыки еще отдавались в золотых мозаичных сводах, подчеркивая их величавую высоту, когда Аннализа и Филип преклонили колени перед главным алтарем кафедрального собора, чтобы соединиться в супружестве.

Американец и принцесса Изгро оказались правы: припертый к стенке барон вынужден был дать согласие на брак. Ноябрь шел к концу, солнце уже не палило по-летнему. Сицилия была освобождена, и американцы, переправившись через Мессинский пролив, продвигались вверх по голенищу «сапога»[42]. Барон Джузеппе Сайева покинул палаццо в Пьяцца-Армерине и перебрался вместе с семьей на виллу Сан-Лоренцо вблизи Палермо, ближе к морю и апельсиновым рощам.