Старуха снова бормочет имя Каледона, и Айброкс и Молиндайнар помогают ей подняться на ноги. Внезапно она вскидывает голову, и Мара видит в её лице черты той юной вспыльчивой девушки, которой она была когда-то.

— Но я тоже разбила ему сердце! Когда я отказалась остаться в его самодовольном Новом Мире, его каменное сердце разлетелось на тысячу кусочков! — восклицает Кэндлриггс. — Я это точно знаю, потому что когда он прощался со мной, один осколок отлетел и вонзился мне в сердце. И я всё еще чувствую его. Всё еще чувствую!

Она бредёт к своему дереву, прижимая ладонь к тому месту, куда попал осколок, до сих пор терзающий её сердце.

Глубокой ночью, когда затихают даже летучие мыши и совы, Мара будит Бруми-ло, мирно посапывающую в своём гнезде.

— Что такое? — пугается Бруми-ло.

— Пойдём со мной к собору, — умоляюще шепчет Мара.

— Сейчас? В темноте?! Успокойся, Мара, сейчас надо спать.

— Это ужасно важно, Бруми-ло. Мне очень нужно!

Бруми-ло вздыхает, но всё же вылезает из гнезда.

— Погоди, — окликает она Мару. — Сперва надо разбудить Молиндайнар, чтобы она посидела с Клэйслэпсом до моего возвращения…

Пока она ходит, Мара достаёт фонарик из ложбинки между корней дерева — здесь летучие мыши не доберутся до светляков. Потом девушки спускают на воду плот и плывут к соборному острову.

— Зачем мы туда плывём? — спрашивает Бруми-ло.

— Мне нужно кое-что сделать, если я хочу вернуть Горбалса и Винга.

— Мара! — восклицает Бруми-ло и снова начинает плакать. — Мы никогда не вернём ни Горбалса, ни Винга. Те, кого забрали небесные люди, никогда не возвращаются. Они пропадают навсегда. Навсегда!

— Тише! — просит Мара и, чтобы успокоить Бруми-ло, начинает рассказывать про трещину на лице Тэнью, совпадающую со шрамом на её собственной щеке и с трещиной на зеркальце её бабушки. Все три шрама-трещины расположены на одном и том же месте: на левой щеке.

— Это так странно, Бруми-ло, — говорит она в заключение. — Вроде бы пустяк, но всё равно странно. Не знаю что и думать. Я не могу поверить, что я — Лицо на Камне, потому что я — это я, Мара. Но я всё равно хочу спасти нас всех. И это не имеет никакого отношения к знакам на камнях, потому что это мои собственные мысли и моё собственное решение. Только так я могу жить в мире сама с собой. И я должна найти Горбалса и Винга. Должна! Есть ещё кое-что, о чём я расскажу тебе потом. Всем вам расскажу…

Бруми-ло спрыгивает в воду, чтобы подтолкнуть плот к берегу.

— Шрамы точно связаны с Предсказанием, — говорит она. — Я в этом уверена. И ты думаешь, в соборе есть что-то, что тебе поможет?

— Да, — коротко отвечает Мара.

Они заходят в пустой мрачный собор. Тусклый свет фонарика выхватывает из темноты лужи запёкшейся крови, безобразными пауками растёкшейся на каменном полу меж безжизненных тел водяной шпаны.

— И что нам нужно искать? — нервно спрашивает Бруми-ло.

— Девушку, — отвечает Мара. — Из небесных людей. Её бросили здесь — наверное, другие полицейские просто её не заметили, потому что она упала за одну из гробниц.

Бруми-ло смотрит на неё с ужасом.

— Она умерла, — успокаивает её Мара. — Мне нужна только её одежда.

Они осторожно обходят маленькие тела, лежащие между колонн. Бруми-ло тихо, без слёз, всхлипывает, и Мара видит, как она наклоняется, чтобы закрыть глаза какому-то ребёнку.

— Ты была права, Мара. Они просто дети, и то, что с ними сделали, — это так ужасно, что нет слов. — Бруми-ло отворачивается. Потом снова наклоняется, на этот раз, чтобы подобрать что-то с пола. Она поднимает фонарик повыше, чтобы Мара могла разглядеть её находку. — Посмотри, по-моему, это принадлежало Вингу.

Мара сдавленно ахает. Это кинжал с костяной ручкой, который Винг стащил из университетского музея. Она берёт кинжал: древняя рукоять удобно ложится в ладонь, придавая уверенности. Каменное лезвие — холодное и тупое, и всё же, даже через тысячи лет, оно способно пронзить человеческую плоть. Способно убить.

— Сюда, — зовет Мара, осторожно ступая между мёртвыми телами к дальней стене собора.

— Это знак, — говорит Бруми-ло. — Эта находка — добрый знак.

— Надеюсь, — шепчет Мара. Винга здесь по-прежнему нет, но с его кинжалом в руке она чувствует себя сильнее и увереннее.

— Вот она, — говорит Мара, подходя к телу девушки, так неудачно упавшей за гробницу.

— Её что, застрелили? — удивленно спрашивает Бруми-ло. Фонарь высвечивает маленькое тёмное отверстие во лбу. Лужа запёкшейся крови окружает её голову тёмным нимбом.

— Застрелили свои же, по ошибке, — кивает Мара. Странно, но эта мысль не доставляет ей удовольствия.

— И тебе нужна её одежда?

Мара снова кивает, и они, стараясь не шуметь, осторожно снимают с мёртвого тела оранжевую непромокаемую форму, мягкую тонкую одежду, оказавшуюся под формой, и лёгкие, но крепкие ботинки. После этого Мара накрывает тело девушки одеялом из мха, которое она специально принесла с собой.

— Мы должны похоронить её, — говорит Бруми-ло. — И всех остальных тоже. Но нам с тобой это не под силу. Надо прийти сюда с другими, как только рассветёт…

Мара отворачивается от убитой девушки, от окружающего её сладковатого запаха крови. Ей нехорошо, ей хочется поскорее уйти из этого страшного места, подальше отсюда, на свежий воздух… немедленно. Подхватив свёрток с одеждой, Мара бежит к выходу, но на бегу спотыкается о ногу мёртвого мальчишки. Охваченная ужасом, она прислоняется к мощной колонне, чтобы хоть немного прийти и себя. Прохладный камень успокаивает, утешает, убаюкивает; Мара прижимается к нему горящей щекой, и прямо перед её глазами возникает слово Прочти, вырезанное глубоко в камне.

Позади тускло мерцает фонарик Бруми-ло, но его света достаточно, чтобы рассмотреть всю надпись, начертанную на колонне:

Прочти историю прошлого,

Обдумай преподанные ею уроки —

И не уходи,

Покуда не утешишься.

Мара не верит в Предсказание, но сейчас её пробирает дрожь — можно подумать, что все мысли её давно известны и древние слова только подтверждают правильность принятого ею решения.

* * *

Мара складывает в рюкзак всё своё богатство: книжку про Гренландию и «Историю двух городов», написанную человеком по имени Чарльз Диккенс, каменный кинжал Винга, крошечный чёрный метеорит и кошелёк небесной девушки, в котором лежит несколько маленьких, блестящих, очень тонких кругляшей.

В ванной, скрытой среди развалин на вершине Голубиного Холма, она начисто соскребла с себя следы Нижнего Мира, почистила зубы истолченными листьями мяты, расчесала волосы колючей щёткой из веточек так, что они заблестели, словно тёмная вода. Сейчас, сидя на поляне древогнёздов, она рассматривает своё лицо в треснутое зеркальце Тэйновой шкатулки. Взгляд её невольно задерживается на трещине, безошибочно ложащейся на отражение уже начавшего бледнеть шрама.