Откуда-то очень издалека раздался голос брата:

– Ты что?

В этом голосе по-прежнему звучал страх, только теперь его страх почему-то относился к Татьяне, хотя ведь ей больше ничто не угрожало…

Оксана обернулась – брат был с лица белый как простыня и белой же рукой указывал на что-то там, на земле. Оксана перевела взгляд по направлению его руки: на земле лежало прекрасное тело Татьяны с пятном красной розы чуть повыше груди и рукояткой ножа, воткнутой в эту розу… Оксане стало нестерпимо жаль, что это чудесное тело умерло… и что… умерло не только тело, – умерла сама Татьяна. То есть нет, Татьяна не сама умерла. Это Оксана только что ее убила.

Она стекла на землю и с силой выдернула из груди нож. Опять что-то хрустнуло под рукой, и на траву хлынула освобожденная кровь… Брат оттащил ее от трупа.

Тогда Оксана заново увидела голое тело мужа и припала к его груди – ухо ее не расслышало ничего – в том месте, где у всех бьется сердце. Оксана подумала, что, может быть, она оглохла от потрясения, и попросила брата сказать что-нибудь ей. Брат сказал:

– Будем делать искусственное дыхание.

Они уложили тело мужа на спину. Набрав воздуху, Оксана припала к мужниному рту, чтобы отлить ему своей жизни, а брат с силой стал давить на грудь, заставляя сердце работать… Что-то снова хрустнуло, как будто, не выдержав напряжения, лопнули мужнины ребра. Брат откинулся и отряхнул руки:

– Он умер.

– Я убила его? – спросила Оксана и тут же действительно в оглушении, не слыша себя, запричитала: – Я убийца, убийца!

Губы больше не слушались ее, и из дрожащего рта выходило одно жалобное мычание, – между тем как Оксане хотелось кричать, что она убила своего мужа, отца Сашки, она убила мать маленькой Галинки… Потом ей как-то удалось слепить губами, что нужно вызвать милицию. Брат ответил коротко, что никого вызывать не надо: мертвым все равно уже не помочь, но себе можно навредить.

– Меня, может, выпустят, Оксана, а вот тебя упекут. Ну, скажешь, что защищались, так ведь Татьяна не нападала. Сколько тебе дадут, а? Отсидишь, ладно, – а как дальше жить? – Так он уговаривал ее неизвестно какое время, повторяя много раз одни и те же слова.

Наконец Оксана поддалась.

– А что же нам теперь делать? – покорно спросила она, готовая следовать любому совету брата.

Тот сказал, что утопить трупы нельзя: рано или поздно они всплывут, и по ранам на телах станет ясно, что их убили. Трупы надо закопать, а дело обставить так, будто они утонули сами.

У Оксаны вновь застучало в висках, и она разрыдалась:

– Нет! Лучше я отсижу!

– А Саньку кто воспитает? Я? Нас же никто не видел.

В багажнике нашлась лопата. Брат выкопал яму – недалеко в лесу, в удобной ложбине за кустарником. Они перетащили туда трупы – сперва тело Оксаниного мужа… Яма оказалась недостаточно широка для двоих, и муж лег слегка боком. Тело Татьяны упало в яму плашмя, на живот, на бок, и получилось так, будто любовники продолжали свои объятия в последнем сне. Когда тела закидывали землей, самым жутким представлялся вид черных комков на розоватой и, казалось, живой коже Татьяны. Комья скатывались с ее тугого бедра, скользя как по мрамору, не оставляя никакого следа. Оксана больше не могла смотреть и отошла в сторону, пока брат завершал работу. Последним запечатленным кадром перед глазами ее осталась случайная картинка: лягушка, прыгнувшая в могилу.

Наконец земля целиком поглотила тела. Влажный воздух дрожал в вечернем солнце, и казалось так, что это дышит свежая могила… Излишки земли они раскидали, а могилу присыпали листьями и сухой травой. Потом возвратились к реке и разложили одежду убиенных возле самой воды, осколки бутылки брат убрал, а в кружки на капоте машины плеснул спирту, который всегда возил с собой про запас. Все это он проделывал в рукавицах.

Они договорились, что скажут милиции.

– А ты больше молчи! – наказал брат Оксане. – Делай вид, будто убита горем. Что я ни скажу – подтверждай.

– Может быть… Послушай… – Оксана сглотнула подкативший к горлу комок. – Если бы… – Она так и не смогла выговорить: «Я убила». – Если бы… тогда он убил нас – и тебя, и меня…

Поверх раскаяния над самим убийством свербила глупая, ненужная мысль: а что же стало с той лягушкой в могиле?..

– Молчи! – приказал брат.

– Их надо похоронить по-людски! – Оксана заплакала уже без надрыва, слезы сами хлынули из глаз. – Давай откопаем их, я хочу признаться…

– Молчи! Молчи! – Брат крепко стиснул ее, зажал рот ладонью и почти силой поволок от страшного места к дороге, – где ждала их машина.

Заводя мотор, он тихо сказал:

– Не стоило тебя сюда привозить. Достаточно было рассказать. Ты бы развелась с мужем, и … этого бы не случилось.

Съездили в милицию. Прибывший на место участковый понюхал оставленные на капоте кружки.

– От такой дозы и бегемот утонет. – Он хохотнул легко, беззаботно. Потом совсем уж весело махнул рукой: – Езжайте себе домой. Куда им теперь деваться? А может, еще объявятся сами. Испугались, завидя вас…

Когда Оксана вышла из машины возле своего подъезда, старухи на лавке разом умолкли, стянув узелком губы. Во дворе все уже откуда-то знали про утопленников. Соседка, качая головой, сказала, что Татьянина дочка оставлена у чужой бабки, с которой та обычно договаривалась за деньги, и что хорошо бы Оксане девочку оттуда забрать. Соседка объяснила, как найти эту бабку. Оксане подумалось так, что всем давно было известно про связь ее мужа с Татьяной. Но это стало теперь безразлично, холодно, никак.

За девочкой она сходила. Само собой придумалось сказать Галинке, что мама поехала встречать папу, поэтому придется немного пожить у тети Оксаны. Она купила пирожных и после чаю уложила Галинку на Сашкином диване.

К ночи началась гроза. Оксана сидела на кухне, поскольку не могла спать. В голове свербила только одна мысль: вот и хорошо, что гроза. Дождь окончательно смоет следы, сровняет могилу и взбаламутит воду в реке: водолазам будет трудно искать. Через некоторое время у нее разболелась голова, она выпила таблетку, но сна не могло быть. Каждая вещь в доме стала памятью убитого мужа, как будто он только вышел и вот-вот вернется за рубашкой, полотенцем, портфелем… Вещи хранили его запах – смесь табака и одеколона, который она было уже перестала замечать, но вот теперь почувствовала вновь очень резко. В каждом углу из этого запаха вырастал его призрак. Им становился халат в ванной и пальто на вешалке. Или, может быть, муж для Оксаны просто давно уже воспринимался как собрание разных вещей, которые ей приходилось чистить, стирать, а как человека его давно уже не было.

С противоположной стороны улицы на Оксану пялился пустыми глазницами дом.

С утра на речке работали водолазы. Они не нашли ничего, кроме браконьерских сеток. Один из них запутался в сетях, и его самого пришлось спасать. Следователь на берегу очень смеялся.