Водитель, неожиданно для себя, сказал в микрофон, притормаживая возле очередной остановки:

— Композиторов, дом восемь…

Никогда он эту остановку не объявлял. Слишком хлопотно — каждый дом по номеру называть. А сейчас — объявил. С чего бы это?

* * *

— Ни фига себе, глушь, — с трудом выбравшись из плотно набитого горячими людскими телами автобуса. сказал Алексей Полянский Огурцову. — И где же будет действо?

— А вот, дом восемь, — кивнул Огурец. — Очень удобно. Прямо рядом с остановкой.

— Угу.

Полянский огляделся.

— А там, — он махнул рукой в сторону железнодорожной насыпи, закрывающей горизонт. — Там что? Парголово?

— Да, — сказал Огурцов.

— Забрались… Самое место, впрочем, для подпольных концертов. Часто здесь это происходит?

— Часто, — сказал Саша. — Кто только здесь не играл. Все наши… Рок-клубовские.

— «Наши», — ехидно повторил Полянский. — «наши»… Прямо, как в партии коммунистической.

— А что? — спросил Огурцов. — По сути дела так и есть.

— Вот это-то мне и не нравится, — ответил Полянский. — Не люблю я этот, не к ночи будь помянут, коллективизм.

— Ладно, пошли.

— А портвейном там нас напоют? — спросил Алексей.

— Напоют, — ответил Огурцов и взвесил на руке сумку, которую тащил с собой. Сумка звякнула.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Полянский. — В таком случае, идемте, сэр.

Друзья шагнули на мостовую — дом номер восемь стоял на другой стороне улицы Композиторов — и побрели за небольшой процессией, движущейся в тот же дом и в ту же квартиру.

Процессию возглавлял некто Шапошников — громогласный толстый бородатый человек, знавший всех и вся в ленинградском рок-клубе, посещающий все концерты и пивший в гримерках со всеми известными и неизвестными музыкантами. Даже на концертах, в которых выступали группы откровенно Шапошниковым не любимые и, даже ненавидимые, он сидел в первых рядах, критически оценивая сценический акт и потом деловито шагал в гримерку неся в кармане или в сумке неизменную бутылку водки. Портвейн Шапошников презирал, считая его пустой тратой денег и времен, к тому же, считал этот напиток, в отличие от сорокаградусной, чрезвычайно вредным для здоровья как физического, так и психического.

Постепенно, в силу своей коммуникабельности, опыта и владения некоторыми тайнами ленинградского артистического подполья стал в этом подполье человеком известным и нужным, незаметно превратился в неформального администратора и последнее время занимался устройством концертов как официальных — на сцене Дома Народного Творчества, так и подпольных, таких, как сегодняшнее выступление Лекова в одной из квартир дома номер восемь по улице Композиторов.

Следом за Шапошниковым весело, чуть ли не вприпрыжку шли-порхали две высоких, веселых девушки из Голландии — где их нашел Шапошников было его личным секретом. Охоч он был до женского полу и национальности значения не придавал. Скорее, напротив, стремился охватить своим вниманием возможно большее количество народов и рас — проводил сравнительный анализ и делал какие-то свои выводы.

За тоненькими длинноногими голландками брели обычные посетители «сэйшенов» — молодые, длинноволосые или, наоборот, стриженные наголо люди с сумочками в которых, как и в сумке Огурцова, позвякивало.

— Подпольщики, — хмыкнул Полянский, когда процессия, обогнув дом, остановилась возле одного из подъездов.

— Сюда, — громогласно скомандовал Шапошников, указывая толстой рукой на дверь. — Входим партиями. Девятый этаж. В лифт все не влезем. Девушки, — он сделал голландкам пригласительный жест и улыбнулся во всю ширину своей широкой, красной физиономии. — Девушки — вперед. Просим, просим…

Иностранные барышни, хихикая, двинулись к двери, Шапошников знаками показал кому-то из стайки тинейджеров, чтобы те проводили дорогих гостей и показали им, как пользоваться советским лифтом.

— Поедем в конце, — сказал Полянский. — Ты знаешь квартиру?

— Конечно, — ответил Огурцов. — Сколько раз тут уже бывал.

— Ну вот и славно, — кивнул Дюк. — Есть у меня одна задумка…

— Я даже, кажется, знаю, какая, — улыбнулся Огурцов. — Винтом?

— Ага.

Длинный холл, называемый в обиходе отчего-то «лестничной клеткой» был полон людей — дверь в торце «клетки» была гостеприимно распахнута, но протиснуться сквозь нее всем сразу не было никакой возможности. Дюк с Огурцовым вышли из лифта, поглазели на страждущих музыки поклонников великого Лекова и, не сговариваясь, повернулись, сделали несколько шагов и скрылись от посторонних глаз в закутке, где, прорезая все этажи высотного дома насквозь, находилась толстая труба мусоропровода.

— Ну, давай, что у тебя там, — нетерпеливо прошептал Полянский.

— Что-что… Самое то.

Огурцов вытащил из сумки бутылку «Ркацетели».

— Отлично. Для затравки пойдет.

— У меня, когда я еще в театре работал, — тоже шепотом заговорил Огурцов, возясь с пробкой, — один актер знакомый был. Так он когда домой шел, «маленькую» в магазине покупал. Открывал в подъезде. Потом подходил к двери своей квартиры, звонил в звонок и — пока жена с замками возилась — в три глотка выпивал. Любил хвалиться — жена, мол, дверь открывает, смотрит на меня — я трезвый. Идет на кухню, суп наливает, сажусь обедать — я пьяный…

— Молодец. Точно время рассчитывал.

Дюк взял из рук Огурцова открытую бутылку, окрутил ее в руках и, задрав подбородок и приведя бутылку в вертикальное положение стал вливать себе в рот белое сухое. Выпив ровно половину бутылки в какие-то несколько секунд он оторвал ее от губ, крякнул и передал вино Огурцову.

— Да… Но нам такая точность, как у твоего актера не требуется. Я думаю, что сейчас там, — Полянский кивнул в сторону нужной им квартиры сейчас там все нажрутся. И Леков в первую очередь.

— Это точно, — согласился Огурцов и повторил манипуляции Полянского, причем выпил вино чуть быстрее, чем его старший и более опытный товарищ.

В квартиру, где должен был состояться концерт они вошли последними и хозяин запер за ними дверь на все три замка.

Только после этого он обернулся к гостям и сказал Огурцову:

— Привет, Саша. Проходите.

Хозяина звали Пашей, вместе с Шапошниковым он был завсегдатаем рок-концертов, вместе с Шапошниковым пил в гримерках, так же, как и Шапошников, знал всех и вся. Вся разница между стихийным администратором и Пашей была в том, что, если Шапошников приносил с собой заветную бутылку водки, которая выпивалась очень быстро, то Паша покупал все для продолжения банкета, который, бывало, затягивался не на одни сутки. Паша имел деньги. И, что самое удивительное, он зарабатывал их честным трудом. На официальной работе.