— Скоро у меня будет свадьба, — говорил он.

— Вас будет венчать батюшка? — спросил Егор.

— Нет, — ответил Камбила, — дуб и огонь.

— Как это? — удивился русский христианин.

— А вот останься и увидишь.

Но нет, велика сила притяжения любимого сердца.

И вот Егор готов к отъезду. Двадцать молодцев будут провожать его до границы новгородской. А там уж сам добирайся. Земля-то чужая.

Перед расставанием Камбила сказал ему:

— Егор, если ты останешься, отец выделит тебе землю, даст людей. И ты станешь прусским боярином. Оставайся.

Егор взглянул на Камбилу. В его глазах он увидел желание не расставаться. В груди Егора что-то дёрнулось. Но тут перед глазами вдруг предстала Марфа в слезах от тоски.

— Нет! — ответил он твёрдо. — Я хочу домой!

Камбила понял, что все уговоры бесполезны.

— Тогда, — проговорил он, — прими от нас.

И подал ему тяжёлый кисет.

— Здесь, — сказал он, — двести золотых гривен. Эти деньги сделают тебя большим боярином.

Егор кивнул.

— Так вот, будь им! Желаю счастья и чтобы ваш Бог не оставлял тебя своей милостью.

Они обнялись.

— Ну, а тебе справить свадьбу, — хлопая его по спине, проговорил Егор, — и счастья вам на всю вашу жизнь.

Вскоре конский топот растаял в лесных дебрях.

По дороге на Новгород, поскрипывая полозьями, шёл большой купеческий обоз. Впереди сани с «подзатыльником». На нём, опираясь широкой спиной, возлежит купчина. Он в добротной медвежьей шубе, мохнатая шапка надвинута на глаза, пряча их от солнца, которое с каждым днём светит всё ярче. Того и гляди развезёт дороги, поэтому купчина, боясь застрять, часто торопит возницу, задавая тем самым темп всему обозу.

Купец этот, Станил Фоминич, возвращался из очередного путешествия. Таким удачным оно ещё не было. Неплохо, даже здорово, оплатили тевтонцы его изветливое[30] слово. Прав был батяня — дорогой это товар.

— Гони, гони! — тычет он в спину вознице. — Ничего, авось пронесёт, — радуется он, глядя, как мимо проплывают посеревшие по-весеннему леса, — скоро родные хоромы.

Он щупает, приподняв ягодицы, тяжёлую кису под собой, набитую гривнями, векшами, дирхамами. «На месте, родная, на месте, — в какой раз успокаивает он себя, — теперь-то довезу, — радуется он, — до дому рукой подать. Гони!

И вдруг что-то впереди затрещало и с грохотом повалилось на дорогу.

— Беда, купчина! — истошным голосом завопила возница. — Дорогу перекрыла огромная ель.

— Господи! — приподнявшись и прижав руки к груди, воскликнул купчина.

И увидел, как из леса выскочили какие-то неизвестные люди. Станил понял: подорожная вольница! Батяня много раз об этом рассказывал, учил, как главное добро спрятать. Оно должно быть разделено на две части: одну — спрятать и сберечь для себя, другую — для них. Разделить — то он разделил, но в санях не нашёл места, батяня не подсказал, куда деть то, что надо оставить для себя. Станилу ничего не оставалось, как выбросить в ближайшие кусты свою кису с деньгой. А другая, пожиже, осталась под ним. «Место только бы запомнить», — мелькнуло в голове. Да разве до этого, когда на тебя бегут озверевшие люди, яростно размахивая саблями. Тем временем его стража вступила в схватку. Но бандитов было много, и стражники начали разбегаться.

К Станилу подбежал крепкий малый, схватил за обшлага и сбросил купца в снег. Запустив руку в солому, извлёк кису.

— Есть! — заорал он, высоко поднимая найденную кису.

Дело дошло и до возов. Кое-кто из возниц стал сопротивляться. Их тут же кончали на месте. Купец хотел было ползком убраться в лес, но его настигли враз двое, содрали шубу, шапку, катанки. Потом один из них зачем-то вернулся и грохнул купца обухом по голове.

Очнулся купчина глубокой ночью. Продрогший до костей, с больной головой, дополз до дороги. От обоза остались только разбросанные тряпицы да мёртвые тела охраны и возниц. Мороз крепчал и, чтобы не замёрзнуть совсем, Станил снял одежду с мертвецов.

На небе ясно светил свидетель происшедшего, полный месяц, обливая серебряным светом молчаливый лес, безгласую дорогу. Немного согревшись, Станил стал отыскивать выброшенную им кису. Но больная голова почти не соображала, и он никак не мог вспомнить, куда зашвырнул своё богатство. От бессилия, что не может ни вспомнить, ни отыскать кису он, как бездомный пёс, принимался завывать. Но его вой тонул в дебрях окружающего леса.

С рассветом появился какой-то всадник. Увидев его, Станил бросился в молодой ельник. Догадка мелькнула в его голове: «Это вернулся бандит и хочет отыскать его деньгу». Всадник был хорошо вооружён. Как купчине хотелось проучить этого наглеца! Но бандиты забрали всё оружие, а нападать на него с палкой не решился. Да и бандит, судя по всему, был довольно здоровым парнем. С ним явно не совладеть.

Всадник, увидев следы разбойничьего налёта, остановился, слез с коня и крикнул, сложив ладони трубкой:

— Эй, есть кто живой?

Он даже сделал попытку посмотреть по кустам. Может, раненный там забился? Но купец опять о своём:

— Ищет! На-ка, выкуси, — прошептал Станил, забиваясь поглубже в ельник, — выйду, ты меня и прикончить.

Человек прошёлся взад и вперёд. «Ищет, собака», — подумал купец. Он подошёл так близко, что Станил увидел его лицо и даже отметил: «Бандит, а такой приятный».

Тот постоял, ещё раз оглядел место разбоя, подошёл к лошади, оседлал и поехал дальше. Когда он скрылся, Станил вышел на дорогу и показал вслед ему фигу:

— Што, выкусил!

Потемневшие купола Софийского собора Егор увидел издалека. Сердце его радостно забилось: «Дома!». Город встретил его своей обычной жизнью. Но ему показалось, что люди чем-то встревожены. Он даже начал оглядываться по сторонам. Но ни стража у ворот, никто внутри города не обращал на него внимания. И он решил ехать на свой Славонский конец, где на улице Путная, недалеко от церкви святого Апостола, находились хоромы боярина Осипа Захаровича. Но прежде чем туда отправиться, подъехал к Детинцу, спешился, привязав коня за тальниковый хлыст, пошёл к Софийскому собору.

В церкви было тихо. Пахло елеем. Несколько прихожан неслышно молились перед разными святыми. Пройдя вглубь, справа от себя он увидел иконостас. Упав перед ним на колени, помолился за то, что вернулся домой и попросил Бога помочь ему найти Марфушу, Раздав нищим несколько серебряников, вернулся к коню, чтобы ехать в осиповы хоромы.

Но каково же было его удивление, когда, миновав церковь, он увидел страшную картину. Вместо боярских хором чернели одни головешки, хотя кругом всё было цело. «Что случилось?» — подумал он. Въехав на пожарище, Егор увидел, как несколько человек разбирали то, что осталось от хором, растаскивая по сторонам почерневшие брёвна. Спрыгнув с коня, подошёл к ним.