Едва ли не вопящий и пену пускающий калека себе сам не помогал, где хамством, где необдуманными словами, а где и откровенной глупостью настроив против себя тех, кто в иной ситуации помог бы сильному волхву, взамен на какие-то услуги разной степени кабальности. В итоге, когда Ярополк смирил гордыню и был готов принять любые сделки лишь бы только не сдохнуть, сделок ему и не предлагали — слишком нагло посылал предлагающих.

Христианская церковь волхвов терпеть не может, но силу их признает, как и твердость характера — в среднем эти язычника своих убеждений держаться до самого костра, ну никак не желая раскаиваться, дабы отринуть лживые идолища свои. Виновато в том стремительное и поспешное одарение Ярополка мощью заемной или боль его была просто нестерпимой, но еще через недельку тот был готов приползти, иначе не скажешь, на поклон к врагам своим безусловным и непримиримым. И, что характерно, не успел, потому что на него вышли первыми, приняли в объятия, выслушали, посочувствовали и направили к нему двух неплохих целителей, чтобы немного унять боль телесную и притупить боль душевную, от травм нанесенных Коробейниковым оставшуюся.

Все дело в архиерее Акакие, который и взял калеку в разработку. Так уж сложилось, что относительно недавно Акакий лишился своего покровителя, сожженного в деревянном срубе посреди лобного места в Ростове-на-Дону. А до того, исполнительный и дотошный архиерей помогал своему патрону, исполняя политику "снижения политического и физического присутствия язычников" на местах, включая и небольшой, но развивающийся городок под названием то ли Буряное, то ли Бурятное, то ли вообще Буревое. Так, именно люди Акакия планировали операцию с подсовыванием вчерашнему простолюдину, просто не имеющему возможности разбираться в хитросплетениях интриг, зачарованного магического договора. Второй образец этого договора как раз в руках Акакия и находился: поближе к Буряному, — или все же Бурятному? — чтобы точно сработал принцип подобия, а уже потом договор ушел бы в Москву.

Для привыкшего к успешному исполнениям подобных просьб и пожеланий отца Акакия сам факт того, что чернокнижник поганый не только вырвался из попытки надеть ему ярмо на шею во благо всех рабов божьих, принеся тому горькое покаяние, но еще и сумел поучаствовать в погибели его наставника, хоть и на вторых (но далеко не третьих) ролях… это стало чем-то вроде оскорбления, испытания Веры и Верности той самой вере. И пусть Коробейников оказался защищен волей и приказом самого Льва Первого, но ведь если помочь излечится тому, кто гарантировано призовет к юного и талантливого демонолога к божьему суду, это же не будет нарушением приказов?

Всегда осторожный чернокнижник все-таки подставился, дал зацепку, способную вырасти в трепещущее древо, подобное тому, на котором удавился сам Иуда. Даже не сумей восстановившийся, но ослабевший из-за самого факта сделки с церковью и нарушением своих языческих клятв, волхв убить или искалечить Коробейникова, одним язычником станет меньше. А то и двумя сразу! Ко всему, это убийство тоже можно будет использовать: надавить, оштрафовать или хотя бы внимательно понаблюдать за дуэлью, чтобы оценить силы выжившего безбожника и подобрать идеальную команду покаяния именно для него.

Опасно, на грани приказов императора, да еще и под вниманием неусыпно бдящего Саввы, но все равно столько возможностей, где гибель Коробейникова могла бы стать лишь началом, ведь при удаче несложно посеять зерно вражды в рядах языческих сил! Многие соратники Саавы видели мучения пусть и плохого, но все же собрата по вере, причиненные ему тем, кто сам веры в их богов не разделял. Ярополк же проявлял свой бешенный и несдержанный нрав слишком часто, чтобы верить в иной исход — сам факт дуэли и смертоубийства был предрешен. Церкви оставалось только подтолкнуть лавину, где исход был успешен вне зависимости от итогов — кто бы ни победил, но язычники проиграют, а святая церковь победит, как и должно быть всегда.

Подвела Акакия жадность, не зря она смертным грехом зовется, да еще гордыня, что тоже блага не приносит никому. Он не особо верил в успех закатника, рассчитывая, первоочередно, использовать дуэль для того, чтобы настроить язычников Саввы (и тех, кто починяется ему лишь формально) против людей Саввы же, но не исповедывающих греховную веру в идолов. Раздуть из уголька пламя взаимной вражды, отколов недостаточно радикальных и тех, кто радикален даже чрезмерно. Именно такими способами, помимо прочего, когда-то могущественных без меры язычников уже повергали в прах силой единой православной церкви.

На выживание Ярополка отец Акакий не ставил, но это не мешало перестраховаться на тот случай, если он действительно победит. Взять с калеки, пока еще калеки, все, совсем все, опутать кабальным договором, сломить и заковать… И всласть покуражится над идеологическим врагом, ныне унижено просящим пощады. В свое время, тогда еще не архиерея именно потому из команды исповедователей попросили, что он слишком уж смаковал метания и мучения узников и допрашиваемых, даже не обязательно физические, но смаковал, давил на раны и унижал. Не везде это надобно, особенно дознавателю, для которого первоочередной добродетелью было хладнокровие — попросили юное дарование перевести подальше, пусть тот и демонстрировала выдающийся талант в искусстве исповедовать. По-правде говоря, менталистом Акакий был получше, чем святым сподвижником, уступая в церковной магии и знании молитв многим из одногодок.

Посмаковал.

Разговор между Акакием и Ярополком происходил не в церкви, чтобы не имелось компрометирующих свидетельств связи будущей детали внутреннего конфликта язычников со святой церковью. Незачем таким подробностям потом всплывать, совсем незачем. Небольшое поместье в пределах города, но вдалеке от всех имеющихся церквей и храмов не впервые служило для подобных не афишируемых переговоров. И, разумеется, там были записывающие артефакты, незаметные и высококлассные, самим же Акакием и установленные — ну кто упустит возможность получить такой компромат на сильного и многообещающего язычника, чтобы тот даже дернуться с крючка не успел.

Эти-то артефакты и записали как ярился, как грозился, как почти что умолял Ярополк от которого убрали, на время переговоров, целителей, которому уже не помогали обезболивающие зелья и которого окончательно довело до ручки свалившимися на него бедами. Очередная, скрытая за благочестивой улыбкой, подколка стала последней каплей. Половина лица Ярополка осунулась, стала неподвижной, из носа закапала кровь, левый глаз неконтролируемо закатился, а правый покраснел от лопнувших сосудов — все признаки чрезвычайно серьезного и совершенно не внезапного (после стольких стимуляторов, лишения сна, болей и мучительных истерик) инсульта.

Волхва бы откачали, даже сам Акакий откачал бы, потому что нужен он был до зарезу, но, видимо, что-то в мозгах Яроплка переклинило и тот подумал, что ему никто и не собирался помогать, лишь заманив, дабы убить, удавить слугу "истинных богов" тихо и бесславно. Издевательское поведение архиерея Акакия тому стало самым большим доказательством, единственным доказательством, какое умирающий от разрыва сосудов мозг сумел принять.

Это нормально колдовать с покалеченной многими способами аурой нельзя, а вот если наплевать на все последствия и активировать посмертные чары… Для них важна лишь имеющаяся в резерве сила, какой обладатель заслуженного четвертого ранга имел вдоволь, решимость и полная отмороженность. В общем, уйти с огоньком у волхва получилось, хотя шансы на то, что он лишь добьет себя, получив взамен пшик, были все же побольше. Пустивший на топливо всю имеющуюся мощь, жизнь и даже частично собственную душу, Ярополк взорвался изнутри, обернувшись кроваво-красной живой молнией, что пронзила архиерея Акакия, не успевшего поднять защиту (и банально не ожидающего успешной атаки от кого-то со столь изувеченной аурой) сквозь грудь, оставив там дыру, размером с голову.