Ну, все, хватит! — взбунтовалась она, вытирая распухшее от слез лицо; к чему брать на себя обет, который она не станет соблюдать? Самый изящный и, в конечном итоге, самый разумный выход — покончить со всем, и как можно скорее. Она бросилась к окну, выходящему в сад, посмотрела вниз и поняла, что, если спрыгнет с крыши, останется в живых, но будет калекой. Покончить — да, но наверняка, с размахом, пригласить как можно больше зрителей на жертвоприношение собственной жизни, получить, наконец, публику, которая уже не забудет, как выглядела девочка, ступившая в воздушную бездну, чтобы покончить с собой.

По зрелом размышлении она выбрала идеальный день для смерти: первый день лета, — весь город будет у ее ног на площади Либерасьон, что за реванш! Показаться на вершине башенки церкви и броситься в пустоту. Полет ангела. Ее раздробленное тело найдут у портала, несколько капель крови стекут изо рта и застынут на белоснежном платье, — изумительная картина. А кстати, почему церковь? К чему мешать сюда Бога? Что Он сделал, чтобы заслужить такой жертвы? Умереть в Его доме — значит, оказать Ему слишком много чести. Впрочем, Бога нет, приходится признать очевидное. Или же, Сам став жертвой закона Петера, Он достиг своего порога неполноценности относительно судьбы Бэль. Она закрыла глаза, мысленно представив себе площадь Либерасьон и окружающие ее здания, но ничто не казалось ей достаточно высоким. Разве что… колесо обозрения?

Конечно, большое колесо! Вот он, ее grand finale. И какой символ! Колесо, которое отныне будет крутиться без нее, — это гораздо шикарней, чем церковь. С облегчением она открыла шкаф, чтобы надеть платье Дианы с асимметричным подолом, холщовую косынку и белые туфельки. Она останется в памяти как мадонна-язычница, слишком красивая для такого уродливого мира. Ее фотографии напечатают в журналах, и миллионы людей, воображая ее смерть и додумывая детали, соткут легенду о Бэль. Как все романтические героини, она будет вдохновлять поэтов, которые будут слагать про нее песни, и другие девушки будут петь их из поколения в поколение. А когда-нибудь, наверно, снимут и фильм о жизни Бэль Блейк, большой голливудский фильм, над которым будут рыдать пять континентов. Нанеся на лицо немного тона и каплю теней под глазами, она с удовольствием воображала, как после фильма появятся культовые предметы, постеры с ее изображением, куклы «Бэль», — она станет новым кумиром грядущих времен.

В самый последний раз она всмотрелась в свое отражение в зеркале. Единственное, что ее огорчало, это то, что, покончив с собой, она не увидит, как ее тело год за годом отвергает законы старения. В тридцать лет к ее красоте наверняка прибавится элегантность, в сорок красота станет благороднее, в пятьдесят — расцветет зрелостью, Бэль сумела бы отразить все атаки времени. Как жаль, что не удастся продемонстрировать это всему человечеству. Она черкнула записку и оставила ее на краю письменного стола, там говорилось: Продолжайте без меня.

В соседней комнате Уоррен тоже готовился в большое путешествие. Запрет на выход из дома, наложенный Квинтильяни, заставил его сильно сократить сроки осуществления планов. В исходном сценарии он бы встал августовским утром и позавтракал, ничего не меняя в своих привычках, потом выдумал бы какой-нибудь предлог уйти пораньше и вернуться попозже, сгодилась бы прогулка на велосипедах с приятелями. Вместо чего на вокзале Шолона он сел бы в скорый поезд в 10.10 до Парижа. На два месяца раньше срока он собирался совершить побег из тюрьмы, охраняемой ФБР, — немедленно, и бегство продлится несколько лет, прежде чем он вернется к семье или выпишет родных к себе, как и подобает Крестному отцу, которым он станет.

Он взял свою записную книжку, чтобы пометить отдельные этапы, которые приведут его к этому. Через несколько минут он будет на вокзале и сядет в дополнительный поезд 14.51, прибытие в Париж на Монпарнасский вокзал. Оттуда он поедет на Лионский вокзал и попадет в Неаполитанский экспресс, где в спальном вагоне без проблем пересечет итальянскую границу в Домодоссола. В Неаполе он прямиком отправится в квартал Сан Грегорио, где назовет имя Чиро Лукчезе, главы ветви Каморры, обосновавшейся в Нью-Йорке. Без всякой просьбы с его стороны ему организуют встречу с Дженнаро Эспозито, саро всего региона, того, кто невидим, но тенью своей накрывает весь Неаполь. И там он представится сыном Джованни Манцони, предателя.

Потрясенный Дженнаро спросит у него, почему же сын самого знаменитого раскаявшегося гангстера мира пришел и бросился в пасть волку… Уоррен напомнит ему об огромном долге Чиро Лукчезе его отцу, развалившему дело ФБР, которое должно было вывести Чиро из игры лет на сто. Теперь он, сын предателя, дает Лукчезе шанс рассчитаться с этим проклятым долгом, устроив, через Неаполь, его нелегальную переправку в Нью-Йорк. Лукчезе будет вынужден подчиниться и сделать все как надо, и Уоррен несколько дней спустя высадится в Нью-Йоркском порту, как когда-то, в том же возрасте, высадился его прадед. И тут все начнется заново. Ему придется завоевать свое место, заново отстроить империю и смыть позор с имени Манцони. Зачем нужны сыновья, как не для того, чтобы исправлять ошибки отцов?

Во время странствия к родной земле ему придется вести себя как можно незаметней, двигаться мелкими перебежками, говорить в некоторые моменты по-английски, в некоторые — по-французски, походить на юного туриста, который едет к родителям, знать наизусть названия городов, через которые он будет проезжать, и названия городов по соседству, уметь наврать про свой маршрут, если вдруг ему зададут вопросы. Он засунул к себе в куртку несколько карт и кучу туристической документации, найденной по интернету, так, чтобы инсценировать несколько историй, если столкнется с властями. Потом он сложил в пластиковую сумочку туалетные принадлежности: он не хочет походить на бродягу, чистота должна стать для него приоритетом. Надо мыться и спать как можно чаще, чтобы сохранить свежий и отдохнувший вид. Деньги? Их у него было сколько угодно: плата за услуги, оказанные товарищам по школе, которые обращались к нему по тому или иному вопросу, — потому что за все однажды приходится платить — иногда встречной любезностью, а чаще всего — расхожей монетой. Деньги понадобятся на взятки, на новую одежду, на ночевку в отеле, если придется; на то, чтобы прилично питаться, угощать выпивкой того, кто может оказаться полезным, давать на чай. Он выключил компьютер, похлопал по корпусу ладонью, словно прощаясь со старым другом, и вышел из комнаты. Первый этап предстоял довольно сложный: незаметно выйти в сад, обогнуть веранду, дойдя до сарая с инструментами, пролезть между двумя листами толя, выломать кусок ограды и пролезть в дыру, попасть к соседу, перелезть через его забор и выйти на дорогу к вокзалу. С этого момента его можно считать человеком вне закона. Вскоре выяснится, достанет ли у него на это силенок.

* * *

В коридоре он столкнулся нос к носу с сестрой, которая, как и он, пробиралась на первый этаж. План Бэль, не менее замысловатый, заключался в том, чтобы выбраться в сад через подвальное окно котельной, вскарабкаться на кучу дров у смежной с соседом стены и попасть прямо к соседу, а потом выйти от него как ни в чем не бывало. Слишком взволнованная, она не заметила заговорщицкого вида брата, да и он не разгадал странной торжественности на лице сестры.