Ольга отмахнулась.

— Признаться, мне попросту все равно. Однако… моя кровь ала и горяча.

— По жилам первого чаровника тоже бежала отнюдь не непонятная жидкость сиреневого окраса, — рассмеялся Горан и тотчас посерьезнел: — Цвет, возможно, и отличен, но состав схож, да и у меня в человеческом обличии кровь красная. Просто вы жили на земле, а мы летали меж звезд. И Повелитель Кощей всегда пребывал вместе с нами, поскольку нет и не может быть темноты черней той, которая окружает тела небесные.

Ольга снова задумалась над его словами, и Горан воспользовался этим: сжал ее пальцы, притянул к губам и лизнул самые кончики. Она удивленно взглянула, но вырываться и не подумала.

Глава 12. Ольга

Праздник начала года (здесь он выпадал на последние дни весны) был в самом разгаре. Столы ломились от яств, большее число которых Ольга не могла распознать, а меньшее лучше бы так и осталось неузнанным. Особенно привлекала взгляд поджаренная нога какого-то сине-зеленного (то ли при жизни существо имело похожий окрас, то ли именно так повлиял на него огонь) чудо-юды, покрытая грубой белой щетиной. У навцев кушанье пользовалось всеобщим вниманием, но заставить себя отведать хотя бы кусочек чаровница не решилась. Запеченный полностью в каком-то серо-малиновом сиропе зверокузнечик тоже не вызывал доверия, а думать, что именно положили в многочисленные похлебки всех известных цветов, пироги и вареники, чьи глазки плавали в киселе, а лапка в отваре — тем более не хотелось. К счастью, местная рыба оказалась вполне обыкновенной, а фрукты, пусть и выглядели необычно, недурны. И, конечно же, хлеб. Ольга в жизни не ела вкуснее.

Горан сидел рядом и откровенно посмеивался. До сегодняшнего пира Ольге приносили блюда весьма заурядные, никаких лягушек и ящериц не предлагали и, похоже, кормили тем, что добывали по ту сторону врат, а может, выращивали для себя и таких же, как они, переселенцы из Яви.

Ольга и хотела, и опасалась видеться с такими. Хотя за стену, огораживающую дворец Горана и несколько богатых теремов по соседству, те заходили, по большей части обитали в различных селениях. Места в Нави всем хватало, насколько Ольга смогла убедиться, всякий сам выбирал где и как быть. Некоторые продолжали жить, как привыкли: держать дом, землю возделывать, скотину выращивать, в лес ходить по грибы-ягоды, а на реку — за рыбой. Кто-то охотой занялся или ремеслом. Были и те, кто уходил, куда глаза глядят, мир поглядеть да чему-нибудь научиться. Горан сказывал: это непростые люди уже, когда родиться в Яви пожелают, то и там стремиться к познанию продолжат, а коли повезет вырасти не в бедняцкой семье, то, должно быть, и изобретут чего да прославятся.

«А другим? — спрашивала Ольга. — Неужто не скучно сиднем на месте сидеть?»

Горан качал головой, говоря:

«Всякое случается. Люди разные, да и жизни у всех свои. В Навь они за осознанием себя приходят, так Род решил. Но и не только за этим, но и за отдыхом. Коли не видел при жизни кто радости в Яви, то он в Нави испытать ее должен, освободиться от воспоминаний тяжких, успокоиться, жить в свое удовольствие, пока не захочет вновь среди людей ходить, плыть по реке жизни, которая не всегда добра и часто переменчива. Или вот если был человек, не тужил, все-то у него ладилось, да пришел срок. Не хотел в Навь уходить, а пришлось. Мало, ему кажется, пожил, и перемен точно не надобно. Такие перехода часто и вовсе не замечают, продолжают жить, как жили и как хотят».

«А как же родные-близкие?» — удивилась Ольга.

«И этот вопрос задает мне мастерица мороки наводить?» — рассмеялся Горан.

Ольга нахмурилась.

«В Нави избранники всегда любят и никогда не предают, дети послушны ровно настолько, насколько этого хотят родители, не случается ни голода, ни бедствий, разве лишь брань ратная меж такими, как я, но и то их не коснется, — продолжал Горан. — Так что ж ты хмуришься, моя чаровница?»

«Страшно, — призналась она. — Не в силах объяснить почему. Искусственное счастье какое-то, ненастоящее».

«Это лишь потому, что ты сама в Навь вошла: живая, как есть, — Горан сердиться и не думал. — Не понять мертвому живого, как и живому мертвого. Но в том и замысел Рода, как я сам понимаю его: в Яви если и зависит что от людей, то мало, но они учатся, стремятся менять мир срединный по своему разумению, Навь же они изменить не в состоянии, зато способны меняться сами, творя для того такую реальность, какую желают сами и какая им же и нужна».

«То есть, если, скажем, сюда ярый богатырь попадет, найдется для него и битва по сердцу, и пир опосля»? — спросила Ольга.

«Так и есть, — подтвердил он. — Не для того Навь, чтобы души, в нее попадающие, жили по чужой указке. У тех, кто на Землю Русскую клыки скалят, умершие либо псалмы поют, словно проклятые, либо в кострах мучаются. Несвободны, что в жизни, что в смерти. А у нас иначе. У нас нет указчиков».

«А как же злодеи? — спросила Ольга. — Те, кто других неволят-мучают, и от того получают высшее наслаждение? С ними особый разговор?»

Горан покачал головой.

«Не случается душ совсем уж прогнивших, — проговорил он. — Коли искры Рода нет, то нет и души, а коли частица Рода имеется, то и душа не столь плоха, даже если при жизни был человек откровенной сволочью. Ну да ему и хуже: мало, что припомнит все свои предыдущие жизни, в которых мог быть и добряком, и героем, все злодейства свои сызнова переживать станет и, уж будь уверена, отнюдь им не радуясь. И не избавится он от воспоминаний до тех пор, пока полностью во всем не раскается, а затем всех, кому зло сделал, не найдет и прощения не вымолит».

«Бывала я в землях, где только и жаждят после смерти на пир попасть», — заметила Ольга.

«Случаются среди людей те, кто прозревать чрез границу миров могут, — кивнул Горан, — да только видя лишь то, к чему у них самих сердце лежит. Коли черно внутри и помыслах, разглядят разве