Марин мог бы объяснить ему, что каждый проходит свой путь в одиночку. Каждый должен самостоятельно одолеть этот мрак – неопытности, невостребованности, крушения надежд на быструю карьеру. Но он знал, что это глупости и фарисейство. Все вокруг завязано на деньгах. Талант у одних, а деньги у других. И никакой талант не пробьется без денег и поддержки. И никто не станет пасти его стада бескорыстно. Им будут заниматься только из любви. Или за любовь. Надо чем-то платить, оплачивать свой подъем. Молодые платят телом – единственным своим богатством, основным капиталом. Так заведено. Марин мог бы помочь ему, подстраховать финансово, пока он «встанет на крыло». Да и предложение сделал ему роскошное – петь в его спектакле. Он никогда не жалел денег для своих возлюбленных. Но это ничего не даст парню, кроме некоторого улучшения качества жизни. И сам Марин еще слишком хорош, чтобы покупать любовь. Разве в него нельзя влюбиться? Да любой артист его труппы!.. Но ему нужен почему-то этот. И хореограф заподозрил, что подсознательно уже готов «пасти его стада» – как-то продвигать, что-то предпринимать. Не открыто, конечно, но тайно, через известных ему людей. Или еще не готов? Он совершенно не знаком с этим полем деятельности, там работают какие-то совсем другие механизмы, там правят бал другие телеканалы, специальные, другие издания. В конце концов, у него есть свой театр, артисты, находящиеся на его попечении, множество прочих забот.

– Марин, это просто песня.

Неужели он бормотал это вслух?

– У тебя на лице написана напряженная работа мысли, – усмехнулся мальчишка, – и ты эту мысль пережевываешь с тех пор, как я закрыл рот и отдал микрофон. Расслабься!

Это могло означать только одно: парень думал о том же самом. А теперь он открывает Марину путь к отступлению. Освобождает его. Что ж, это великодушно. Но скоро настанет день, день его восемнадцатилетия – своеобразный психологический рубеж для самого Залевского, преодолев который, Марин решится. Или остынет. Во всяком случае, он оставит выбор за ним. Только пусть это будет осознанный выбор. А уж он попытается пробудить в нем желание. Как же ему хотелось, чтобы этот человек влюбился в него! И сквозь думы, отягощавшие его, хореограф услышал:

– Но я намерен взять у тебя несколько уроков балета. Хочется подпрыгнуть реально высоко, – пошутил мальчишка и пояснил уже серьезно: – понимаешь, я боюсь застрять на стадии разбега. Некоторые бегут-бегут всю жизнь, и никак не могут прыгнуть.

– Ты хотя бы бежишь. А большинство озабочено в этой жизни лишь тем, чтобы принять наиболее комфортную позу, – поделился наблюдениями Залевский. – Но ты же одними своими переживаниями живешь! У тебя фон отсутствует, контрапункт. Ты – вне мира. Ты не стремишься его познать. Ты с миром только на бытовом уровне контактируешь. Одна только жажда эмоций вместо интеллектуального опыта.

– С чего ты взял?

– Да вижу. И слышу.

– Чувственный опыт – это тоже опыт познания мира. А в период накопления опыта надо на что-то жить.

Деньги! Ему нужен опекун с деньгами. Спонсор. Как и всем им – молодым, босоногим талантам. Но это совсем не те деньги, которыми Марин привык баловать своих любовников. Этот хотел большего. Удержаться в шоубизе можно только путем огромных вложений – в ротации на радио и телевидении, в запись песен, в клипы, что там еще у них? И кто-то должен обеспечить презренным металлом его страстное стремление к цели, готовность к сверхнапряжению и жертвенности ради достижения этой цели, его отчаянное сопротивление потоку. Его готовность взойти… Его восхождение. И артист прекрасно знает, что хочет получить спонсор за свои деньги.

Всю ночь стоял над его постелью самый сплоченный и боеспособный Священный отряд, победивший спартанцев. Ибо "нет сильнее фаланги, чем та, которая состоит из любящих друг друга воинов". А потом весь отряд, до последнего воина, был уничтожен македонцами. И никто из них не бежал, не отступил. Почему он до сих пор не поставил балет на эту прекрасную историю?! Впрочем, известно, почему.

Утром оказалось, что малый умудрился простудиться – с температурой до потрескавшихся губ. По праву больного и немощного он взывал к заботе, состраданию и ласке. Валялся на тахте, позволял поить себя целебным чаем с имбирем и приставал к Залевскому с глупостями.

– Расскажи мне что-нибудь.

– О чем?

Марин лежал рядом, подперев рукой подбородок, смотрел на его припухший нос, плавный удлиненный разрез глаз. Думал о том, что с возрастом глаза людей теряют эту изящную линию, все больше округляются, будто в изумлении от постигшего их разочарования: годы идут, а их вагон с гостинцами в виде хорошей жизни застрял где-то средь некошеных полей. И на их лицах уже до конца жизни застывает это выражение – удивления и обиды. Поэтому старики злы и агрессивны – они чувствуют себя обманутыми. Но ему это не грозит. Его станция давно запружена товарняками. Только… Такая странная штука: ты живешь, делаешь то, что приносит тебе удовольствие, находишь себя самодостаточным. Гордишься собой. Почему бы и нет? И вдруг в твою жизнь, в тебя самого без спросу врывается неведомая сила, не считающаяся ни с твоим статусом, ни с привычным тебе укладом жизни, распоряжается тобой, и ты не можешь ей противиться, не хочешь противиться. Потому что тебе приятно. Так приятно, что ты подсаживаешься. И все, что распирало тебя дотоле, вся эта грандиозная единоличная самость вдруг поджимается, чтобы дать место новой захватившей тебя силе.

– Тебе нечем со мной поделиться? Ты тут – совсем пустой? Шанти накатило? Ну, хоть сказку тогда расскажи. Только не страшную.

Как же Залевского допек его сиротский скулеж! Чуть не сорвалось с языка, но все же не решился озвучить. Ладно, он ему сейчас устроит…

– Про Оберона могу. Это – о тебе.

– Реально обо мне? – заинтересовался парень.

– Реально – это средневековый западноевропейский эпос. Там масса интересных сюжетов! Но все как один – жесть! Феодальные распри…

– Ну, и почему это – про меня?

– Потому что один из персонажей этой «жести» – Оберон, король фей. Ты же у нас – король феечек? У него много воплощений в литературе. Во французском романе «Гуон Бордоский» он представлен карликом необычайной красоты, сыном Юлия Цезаря и феи Морганы.

– Карлик? – напрягся парень. – А он – волшебник?

– Слушай, я удивляюсь: ты же половозрелая особь. Какие тебе сказки? Я бы еще понял – эротические.

– А что, у них там все девственно?

– Нет, конечно. Но дело в том, что Оберон, достигнув семи лет, перестает расти. Остается таким – вечно семилетним, – подчеркнул Марин. – В каком-то смысле.

Видел, что парень нахмурился, но продолжил.

– Но он наделен даром волшебства. Оберон живет сотни лет вместе с Моргантой и Брюнехальтой. Одна ему – мать, другая – кажется, жена. Или чужая жена. Точно не помню. И вот однажды великан похищает у него его волшебный шлем.

– Защитный?

– Да.