Едва только ослабевало давление со стороны следователей, обвиняемые все же пытались говорить правду, а не выбитый на допросах текст. Иногда обвинители оказывались неготовыми к импровизациям. Одним из редких документов, свидетельствующих о наличии таких сбоев, является протокол заседания Специального судебного присутствия, рассматривавшего «Дело военных».

«Подсудимый Тухачевский: Со времени гражданской войны я считал своим долгом работать на пользу советского государства, был верным членом партии, но у меня были определенные, я бы не сказал политические колебания, а колебания личного, персонального порядка, связанные с моим служебным положением… Я всегда, во всех случаях выступал против Троцкого. Когда бывала дискуссия, точно так же выступал против правых. Я, будучи начальником штаба РККА… отстаивал максимальное капиталовложение в дело военной промышленности и т. д. Так что я на правых позициях не стоял. И в дальнейшем, находясь в Ленинградском военном округе, я всегда отстаивал максимальное развитие Красной Армии, ее техническое развитие, ее реконструкцию, развитие ее частей… Председатель: Вы утверждаете, что к антисоветской деятельности примкнули с 1932 г.? А ваша шпионская деятельность – ее вы не считаете антисоветской? Она началась гораздо раньше.

Подсудимый Тухачевский: Я не знаю, можно ли было считать ее шпионской… Я сообщил фон Цюллеру данные… о дислокации войск в пограничных округах… Книжку – дислокацию войск за границей можно купить в магазине…

Председатель: Я хочу выяснить все о Вашей антисоветской контрреволюционной деятельности. Еще в 1925 г. Вы были связаны с Цюллером и Домбалем и были одновременно агентом и польской и германской разведок. Ведь Вы же знали, что имеете дело не с просто любопытным, а с офицером иностранной разведки.

Обвиняемый Тухачевский: Я только хочу объяснить, что в то время у нас с немцами завязывались тесные отношения. У нас был один общий противник – Польша, в этом смысле были и в дальнейшем, как я уже говорил, разговоры с генералом Адамс. С генералом Адамс мы говорили о наших общих задачах в войне против Польши, при этом германскими офицерами вспоминался опыт 1920 г., говорилось, что германское правительство тогда не выступило против Польши…

Председательствующий тов. Ульрих: Ваше заявление о том, что у Вас был один противник – Польша, опровергается Вашим же заявлением о том, что Вы одновременно были связаны с германскими офицерами и с польским офицером-шпионом Домбалем.

Подсудимый Тухачевский: Я не знал, что Домбаль – польский шпион. Домбаль был принят в Советский Союз как член парламента, который выступал за поражение польской армии и за призыв в Красную Армию при вступлении ее в Варшаву. Под этим углом зрения было и мое знакомство с ним и встречи. Я знал его как члена ЦК Польской компартии.

О шпионской деятельности я не знал…»[367]

Еще один документ, свидетельствующий о попытках обвиняемых не подыгрывать следствию, – допрос бывшего советского военного атташе в Лондоне В. К. Путны.

«В период пребывания Тухачевского в Лондоне и на обратном пути в СССР Тухачевский имел со мной ряд бесед, в которых сообщил, что теперь после прихода к власти Гитлера… военное положение СССР на западном театре резко ухудшилось, и СССР может быть разгромлен… Тухачевский в беседах развивал вопросы соотношения сил, особенностей театра военных действий, значение отдельных оперативных направлений и роль различных родов войск (конница, авиация, мотомехсилы и т. д.) в войне. Он доказывал, что обстановка на случай войны изменилась по сравнению с 1927–1931 гг… что против СССР будут действовать… резко повысившиеся и продолжающие прогрессировать мобилизационные способности Германии (в прошлом резко отстававшей в этом деле в связи с версальскими соглашениями). Он допускал, как вполне реальную, мысль, что Франция, в случае вооруженного выступления коалиции европейских держав против СССР не выполнит своих обязательств перед последним и СССР, в лучшем случае имея действующего союзника в лице Чехословакии, вынужден будет принять на себя удар»[368].

Обвиняемых по «Делу военных» судили по законам, отменившим даже декоративные штрихи правосудия и подлинного расследования.

1 декабря 1934 г., в день убийства С. М. Кирова, ЦИК СССР принял постановление «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик», которое установило особый порядок расследования и рассмотрения уголовных дел «о террористических актах против работников Советской власти».

Процессуальные гарантии для обвинявшихся по делам этой категории были практически сведены на нет: срок следствия, несмотря на очевидную сложность подобных дел и суровость возможного наказания, устанавливался в пределах не более 10 дней; обвинительное заключение вручалось обвиняемому за одни сутки до рассмотрения дела в суде; дело рассматривалось без участия сторон.

Кассационное обжалование приговоров и подача ходатайства о помиловании не допускались; приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно. В 1937 г. по аналогичным параметрам рассматривались дела о контрреволюционном вредительстве и диверсиях. Несмотря на явное противоречие демократическим принципам уголовно-процессуального права, эти постановления – от 1 декабря 1934 г. и от 17 сентября 1937 г. – были отменены только в апреле 1965 г.[369].

10 июня Сталин принял Вышинского и уже поздно вечером (в 23 часа 30 минут), опять-таки в присутствии Молотова и Ежова, – главного редактора «Правды» Л. 3. Мехлиса. 11 июня 1937 г. в «Правде» было опубликовано сообщение об окончании следствия и предстоящем судебном процессе по делу Тухачевского и других военных, которые, как говорилось в сообщении, обвиняются в «нарушении воинского долга (присяги), измене Родине, измене народам СССР, измене рабоче-крестьянской Красной Армии»[370].

О ходе судебного процесса Ульрих информировал Сталина. «Ульрих… говорил, что имеется указание Сталина о применении ко всем подсудимым высшей меры наказания – расстрела»[371], – вспоминал уже в 1962 г. бывший секретарь суда И. Т. Зарянов. Эта информация подтверждается регистрацией приема Сталиным Ульриха 11 июня 1937 г. Из записи видно, что при «инструктаже» Ульриха Сталиным присутствовали Молотов, Каганович и Ежов. Суд стал всего лишь необходимой сугубо формальной процедурой.

В день суда в республики, края и области от имени Сталина было направлено указание:

«Нац. ЦК, крайкомам, обкомам. В связи с происходящим судом над шпионами и вредителями Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими ЦК предлагает вам организовать митинги рабочих, а где возможно, и крестьян, а также митинги красноармейских частей и выносить резолюцию о необходимости применения высшей меры репрессии. Суд, должно быть, будет окончен сегодня ночью. Сообщение о приговоре будет опубликовано завтра, то есть двенадцатого июня. 11.VI. 1937 г. Секретарь ЦК Сталин»[372].

Они действительно успели закончить суд той же ночью. А следующим утром состоялись «заказанные» вождем митинги и конференции. Газеты в столице и регионах вышли с отчетами о них. Типичным образцом такого отчета является, например, передовица «Известий»: