Титмар Мерзебургский, связанный не с монастырём в Херсфельде, но с Магдебургской архиепископской кафедрой, которую возглавил Адальберт, указал, что тот был "ранее назначен епископом Руси, но изгнан оттуда язычниками". Известие о миссии Адальберта на Руси было отражено также в документах X в. и во множестве более поздних германских хроник[105].

Русские летописи не упоминают, что Ольга отправила послов к германскому королю Оттону с просьбой прислать на Русь епископа. Но в XI в. Никон Великий включил в Начальный свод большой рассказ о выборе веры князем Владимиром, который отослал послов римского папы со странными словами: "Идите вы к себе, а отцы наши этого не творили!" Этот текст (дошедший до нас в Новгородской I летописи и, видимо, не вполне исправный) прояснён в "Повести временных лет", где "сказал Владимир немцам: "Идите, откуда пришли, ибо отцы наши не приняли этого" (одинаково по Ипатьевской и Лаврентьевской летописям; перевод Д.С. Лихачёва).

Время "отцов" — это время Святослава. Именно с его неприятием христианства (не только католического толка) связаны и опасения княгини Ольги в Царьграде, и отсутствие с ней при возвращении на Русь греческого епископа, и последующее изгнание епископа Адальберта.

Историки, разумеется, постарались придать проблеме с епископами международно-политическую окраску. Дескать, не взяв в Константинополе православного епископа, но испросив епископа у немцев, княгиня Ольга утверждала церковную независимость Руси от Восточной Римской империи. Это звучит довольно странно, ведь после Крещения Руси её внуком князем Владимиром все епископы и Киевский митрополит многие века были греками и все поставлялись в Константинополе (за единственным исключением Иллариона при Ярославе Мудром).

Плохо принятый на Руси Адальберт вернулся в Германию в 962 г., как раз в тот момент, когда королю Оттону удалось, вступив в союз с римским папой, подчинить себе Италию и основать Священную Римскую империю германской нации. Действительно, в политическом плане он мог быть могущественным союзником Руси, находящимся пока что далеко от её границ. Однако Ольга и Святослав не могли знать, что его "натиск на восток" будет на века остановлен западными славянами (прежде всего лютичами) и что немецкие рыцари не появятся вдруг на рубежах Руси. В то же время и Византия не претендовала на русские земли, желая видеть их лояльными к империи, но вовсе не обязательно вассальными.

Огромное преимущество православия состояло в том, что Константинопольский патриарх, в отличие от римского папы, не претендовал на непогрешимость и власть над сюзеренами. Но эта тонкость, трагичная прежде всего для Запада, при Ольге вряд ли была осознана на Руси. Она обращалась к Оттону в то время, когда направить на Русь католического епископа мог именно король. Ольга, как выясняется, правильно понимала, к кому обращаться "в немцах", раз уж не получила греческого епископа. И король, хоть и с промедлением, удовлетворил её просьбу.

Очевидно, проблема с христианством крылась в самом Киеве, где христиан было довольно, чтобы иметь соборный храм Ильи-пророка — небесного аналога Перуна. Во всех племенах и землях языческих славян, широко известных своей терпимостью, временами начиналась своеобразная языческая реакция именно против христиан. Думаю, источником её была христианская нетерпимость к иноверию, выраженная как минимум в высокомерии представителей "истинной веры", а как максимум — в открытом оскорблении веры языческой.

Кажется странным, при наличии христиан в дружине и среди "мужей" русских городов, начиная с Киева, что Святослав говорил матери: прими он крещение — "дружина смеяться начнёт и ругаться". Здесь можно видеть, если принять версию летописцев, внутреннее напряжение среди дружинников, вызванное неприязнью большинства к варягам-христианам — данам и балтийским славянам, а также к русским ветеранам-наёмникам, принявшим крещение в Византии. И зарождение гордости особостью Руси, выраженной позже Святославом в его речах воинам:

"Уже нам некуда деться, волей или неволей надо стоять. Да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми, ибо мертвые сраму не имут. Если же побежим — осрамимся. Не отступим, но станем крепко. Я впереди вас пойду — если моя голова падет, тогда делайте что хотите" ("Повесть временных лет").

"Погибнет слава, спутница роского оружия, если мы постыдно уступим грекам. С храбростью предков наших и мыслью, что роская сила была доселе непобедима, сразимся мужественно.

У нас нет обычая бегством спасаться в свое отечество, но или жить победителями, или, совершив знаменитые подвиги, умереть со славою!" (Лев Дьякон. "История").

Вероятно, именно мечта о сплочении русов на почве родного (всегда чисто славянского) язычества двигала сыном Ольги Святославом, не позволившим поставить на Руси никакого епископа, — ни грека, ни немца. И её внуком князем Владимиром, заново отстроившим языческое капище с центральным идолом Перуна на месте разрушенного христианского храма[106], а затем залившим кровью человеческих жертв "холм тот".

О том, что эти жестокости начались ещё при Святославе, рассказывает лишь поздняя Иоакимовская летопись, сохранившаяся к тому же только в цитатах историка XVIII в. В.Н. Татищева. Согласно этим цитатам, Святослав не просто гневался на мать за уговоры принять христианство, но запрещал своим людям креститься и даже казнил за это: "а от вельмож и смерть многие приняли". Впоследствии, потерпев поражение от ромеев, Святослав и его вельможи "начали клеветать на христиан, бывших в воинстве, якобы сие падение воинов приключилось от прогневания лжебогов их христианами. Он же (Святослав) настолько рассвирепел, что и единственного брата своего Глеба не пощадил…[107] Они же (крещёные русы) с радостью на мучение шли, а от веры Христовы отречься и идолам поклониться не хотели… Он же, видя их непокорность, ещё больше на священников разъярившись, будто бы те колдовством людей отвращают и в вере их утверждают, послал в Киев, повелел храмы христиан разорить и сжечь. И сам вскоре пошёл, хотя всех христиан погубить".

Этой яркой картине мы вправе не верить, но напряжённость между языческим большинством дружины, державшей веру славянских племён, и христианами (вместе православными и католиками) уже в 957 г. была известна Ольге, а в 662 г. обернулась гонениями на епископа Адальберта.

Нам с вами важна позиция княгини, которая сама принимает крещение в Константинополе, сама посылает за епископом к германскому королю, сама уговаривает Святослава обратиться в христианство. Но вовсе не стремится пострадать за веру. Весь её конфликт с сыном происходит "при закрытых дверях". Себя княгиня всюду кроме посольства к королю Оттону именует не христианским именем Елена, а по-язычески — Ольгой (традиция двуимённости сохранится у Рюриковичей надолго и будет отражена, например, на их монетах). Не только сын княгини был назван языческим именем Святослав, но и внуки — Ярополк, Олег и Владимир. Не исключено, княгиню тоже увлекала идея уникальности Руси и Русской державы, в которой принятие христианства выглядело излишним.