Что касается всего прочего: раздела военных расходов, обязательств ни в коем случае не заключать сепаратных перемирий,– то все это самые обычные пункты любого договора, и заимствованы они из первоначального проекта. Но союз именуется «постоянным союзом».

Да, чуть не забыл упомянуть об одном забавном недоразумении, происшедшем между Эдуардом и Филиппом Наваррским: Филипп потребовал, чтобы в договор вписали сумму в сто тысяч экю, которые были упомянуты в брачном контракте Карла Наваррского и Жанны Валуа и, конечно, так никогда и не были выплачены.

Король Эдуард удивился:

– Но почему же я должен платить долги короля Иоанна?

– А как же иначе? Вы взойдете вместо него на престол, значит, вам придется взять на себя все его обязательства.

Юному Филиппу нельзя было отказать в апломбе. Только в таком возрасте можно позволить себе говорить подобные вещи. Король Эдуард III рассмеялся, что случалось с ним не часто.

– Пусть будет так. Только после того, как я коронуюсь в Реймсе. Но не до миропомазания.

И Филипп Наваррский отбыл в Нормандию. Пока переносили на веленевую бумагу то, о чем было договорено, пока обсуждали точные формулы одного пункта за другим, пока перевозили документы с одного берега Ла-Манша на другой... От «старшего» к «младшему»... а тут еще военные хлопоты... словом, этот тайный договор стал явным, во всяком случае, для тех, кто был заинтересован его знать, а подписан он был окончательно только в начале сентября в замке Кларендон, всего три месяца назад, незадолго до битвы при Пуатье. А кем подписан? Филиппом Наваррским, который с этой целью вторично отправился в Англию.

Теперь вы понимаете, Аршамбо, почему дофин, который, если помните, был против ареста Карла Наваррского, упорно держит его в темнице, тогда как, находясь сейчас во главе государства, давно мог бы его освободить, тем паче что на него со всех сторон наседают с просьбами. Пока договор с Англией подписан не Карлом, а Филиппом Наваррским, его можно считать пустой бумажкой. А вот если его подпишет Карл – это уже будет совсем иное дело.

И посейчас король Наварры, из-за того что сын короля Франции держит его в заключении в Пикардии, еще не знает – очевидно, только он один и не знает,– что он признал короля Англии королем Франции, но признал, так сказать, платонически, раз не мог подписать договор.

Тут уж все окончательно запутывается, здесь, как говорится, своя своих не познаши, и мы постараемся в Меце распутать этот узел! Бьюсь об заклад, лет через сорок ни одна живая душа не сможет разобраться во всех этих делах, кроме вас, возможно, или вашего сына, потому что вы ему обо всем этом непременно расскажете...

Разве я вам не сказал, что в Сансе мы получили свежие новости? И к тому же хорошие. Так вот, дофин, бросив свои бурлящие Генеральные штаты, где Марсель требует упразднения Большого совета и где епископ Ле Кок, ходатайствуя об освобождении Карла Злого, договаривается до того, что следует, мол, низложить короля Иоанна II... да-да, дражайший племянник, дошло уже до этого; пришлось соседу епископа наступить ему на ногу, и тогда тот опомнился и уточнил, что Генеральные штаты не уполномочены низлагать королей, а может это сделать лишь Папа, и то по просьбе не менее трех Генеральных штатов...– так вот, дофин, оставив в дураках всю эту публику, вчера, то есть в понедельник, тоже отправился в Мец. А с ним две тысячи всадников. Сослался он на то, что получил-де от императора послания, в которых тот требует его приезда в Германию ради блага французского королевства. Да... но прежде всего мое послание. Он меня послушался. Таким образом, Штаты оказались в пустоте и разъедутся по домам, так ничего и не решив. Если в городе начнется волнение, дофин сможет ввести туда войска. Так что он держит столицу под угрозой...

Вторая добрая весть: Капоччи в Мец не едет. Отказывается со мной встречаться. Бывают же такие приятные отказы. С одной стороны, он ослушается Святого отца, с другой – я от него отделаюсь. Я послал архиепископа Санского сопровождать дофина, а с ним уже едет архиепископ-канцлер Пьер де Ла Форе; таким образом, при дофине будут уже два советника, и оба люди умные. А у меня в свите дюжина прелатов. Этого за глаза достаточно. Ни у одного легата такой свиты еще никогда не бывало. И потом, нет Капоччи. Честное слово, никак не возьму в толк, почему это Святой отец так настаивал, чтобы Капоччи меня сопровождал, и столь же упорно не желает вновь его призвать. Прежде всего, без него я выехал бы куда раньше. Вот уж воистину загубленная весна.

Когда мы узнали о событиях в Руане и получили в Авиньоне послания от короля Иоанна и короля Эдуарда, а потом, когда нам стало известно, что герцог Ланкастер готовит новый поход, а войско Франции будет собрано к началу июня, я сразу понял, что все оборачивается скверно. И сказал Святому отцу, что необходимо послать легата, с чем и он согласился. Он жаловался на упадок христианского мира. Я готов был выехать через неделю. А ему требовалось три, чтобы написать наставления. Я ему сказал: «Какие тут наставления, sanctissimus pater? Прикажите переписать те, что остались вам от вашего предшественника, благочестивого Климента VI, они были написаны десять лет назад и по такому же случаю. Прекраснейшие наставления. А я считаю, что главное наставление – это действовать, дабы помешать возникновению новой войны».

Быть может, в глубине души, сам себе не отдавая в том отчета, ибо он, безусловно, не способен сознательно думать о ком-нибудь или о чем-нибудь плохо, Папа не так уж горел желанием, чтобы я добился успеха там, где он в свое время, накануне битвы при Креси, потерпел поражение. Впрочем, он сам в этом признался... «Эдуард III так грубо и зло со мной говорил, что боюсь, как бы того же не повторилось и с вами. Он, Эдуард III, человек решительный и твердый, его так легко не обведешь вокруг пальца. Да еще вдобавок он считает, что все французские кардиналы приняли сторону его противника. Потому-то я и собираюсь послать с вами нашего venerabilis frater Kaпоччи». Вот что он вбил себе в голову.

Venerabilis frater! Достопочтенный брат! Каждый Папа должен совершить по меньшей мере хотя бы одну ошибку во время своего пребывания на Святом престоле, иначе он станет самим Господом Богом. Так вот, ошибка Климента VI в том, что он сделал Капоччи кардиналом.

«И к тому же,– сказал мне Иннокентий,– если один из вас двоих занедужит... да сохранит вас Всевышний... другой сможет довести до конца нашу миссию». Так как нашему бедняжке Иннокентию все время неможется, ему хочется думать, будто все прочие люди хворые, и, если вы при нем чихнете ненароком, он готов тут же вас соборовать.

Ну скажите сами, Аршамбо, видели ли вы, чтобы я занедужил хотя бы на один день во время нашего путешествия? Вот Капоччи другое дело – от дорожной тряски у него начинается колотье в пояснице, да еще каждые два лье приходится останавливать носилки, чтобы он мог помочиться. То его прошибает лихорадочный пот, то у него понос. Он хотел отобрать у меня моего лекаря мэтра Вижье; как вы сами могли убедиться, он не так уж завален работой, по крайней мере в том, что касается меня. По моему мнению, хороший лекарь – это такой лекарь, который каждое утро вас ощупывает, выслушивает, осматривает вам глаза, велит высунуть язык; не запрещает вам всего на свете, не чаще чем раз в месяц проверяет мочу и отворяет вам кровь – словом, поддерживает вас в отменном здоровье. А главное, надо посмотреть, как этот Капоччи готовился к отъезду! Он принадлежит к тому сорту людей, которые интригуют и добиваются, чтобы их послали с миссией, а добившись своего, могут умучить любого своими требованиями. Одного папского аудитора ему, видите ли, мало, подавай ему двоих. А для чего, в сущности, я вас спрашиваю, коль скоро все письма в курию, пока мы еще ехали вместе, все равно диктовал и правил я сам... И потому-то мы выбрались только 21 июня, в день солнцестояния, слишком поздно. А когда армии двинулись в поход, войны уже не остановишь. Войну можно остановить, когда она еще только замыслена монархом и окончательное решение еще не принято. Короче, говорю вам, Аршамбо, загубленная весна.