Они убрали свои волосы золотыми диадемами, украшенными цветами из сердолика и розетками из ляпис-лазури. Груди их украсили широкие золотые ожерелья с бирюзой и подвесками в форме сокола. На запястьях и щиколотках — браслеты из красного сердолика, символизирующего жизненные соки. На ногах — белые сандалии.

Нефтида обняла свою сестру.

— Исида… Ты и представить не можешь, насколько я разделяю твою боль. Смерть Икера — это непереносимая несправедливость!

— Пойдем ее исправлять. Мне нужна твоя помощь, Нефтида. Магнетизм фараона и мощные заклинания остановили Икера в промежуточной сфере. Нам нужно помочь ему оттуда выйти.

Обе женщины вошли в смертную комнату, которая едва освещалась одним светильником. Исида встала в ногах гроба, Нефтида — в изголовье.

Они простерли над Икером руки. Из их ладоней струились волны энергии, окутывавшие покойного, словно мягкий свет.

Плакальщицы по очереди читали ритуальные плачи, передаваемые по традиции со времен Осириса. Волны их ритмичных слов сковывали разрушительные силы и отодвигали их от усопшего. Протянувшись между миром живых и миром мертвых, магическая словесная сеть защищала от зла.

Настал момент последнего рыдания.

— Вернись в свой храм в твоей первозданной форме, — заклинала Исида, — вернись в мире! Я — твоя сестра, которая любит тебя и гонит от себя отчаяние. Не оставляй этого места, соединись со мной, я отторгаю несчастье. Тебе принадлежит свет, ты сияешь. Приди к своей супруге, она обнимет тебя, соберет твои кости и твои члены, чтобы ты снова стал целостным и совершенным человеком. Слово живет на твоих губах, ты отторгаешь тьму. Я сохраню тебя навсегда, мое сердце полно любовью к тебе, я хочу обнять тебя и стать тебе такой близкой, что ничто не сможет нас разлучить. Вот я перед тобой в таинственном святилище, решившаяся победить зло, угнетающее тебя. Вдохни в меня жизнь, я заключу тебя в жизни моего существа. Я — твоя сестра, не уходи от меня. Боги и люди оплакивают тебя. А я зову тебя с вершин неба! Слышишь ли ты мой голос?[32]

После долгого бодрствования фараон, Безволосый, Исида и Нефтида встали вокруг усопшего.

— Осирис не является богом всех умерших, — напомнил фараон. — Он бог только тех, кто верен Маат, кто во время своей жизни следовал по пути правды. Судьи того мира видят нашу жизнь в одном мгновении и принимают в расчет только наши поступки, которые собраны все вместе отдельно от нас. Боги не имеют снисхождения, и только чистый сердцем свободно пойдет по прекрасным дорогам вечности. Но раньше соберется человеческий суд. Я представляю Верхний и Нижний Египет, Безволосый — постоянных жрецов Абидоса, Исида — жриц Хатхор. Считаете ли вы Икера достойным, чтобы предстать перед Великим богом и войти в его ладью?

— Икер не совершил ни одного проступка против Абидоса и посвящения, — заявил потрясенный Безволосый.

— Сердце Икера свободно, его не запятнал ни один смертный грех, — заявила Исида.

Осталось лишь суждение фараона.

Упрекнет ли Сесострис Икера в прошлых ошибках и нехватке прозорливости?

— Икер прожил свою жизнь без подлости и без трусости. Он — мой сын. Пусть Осирис примет его в своем царстве!

Благоприятное решение суда Осириса часто проявлялось для тех, кто наблюдал за покойными и переживал за их судьбу, в форме птицы, бабочки или скарабея.

Как только Исида вышла после ритуалов из Дома жизни, ее взгляд устремился в небо…

Конечно, она знала сердце Икера, его чистоту и верность закону Маат. Но что решит мир невидимый? От его вердикта зависит продолжение ритуального процесса.

Внезапно, откуда ни возьмись, появился огромный ибис с длинными изящными крыльями и медленно полетел по безоблачному небосклону.

Его взгляд пересекся со взглядом Исиды…

Исида мгновенно поняла: Икер произнес точные слова, и рядом с ним был Тот — начальник и покровитель писцов. Его сердце — легкое, как страусовое перо богини Маат, — продолжало жить. Подтвердив практикой своей жизни заклинания, которым его обучили в школе иероглифики, Царский сын продолжал свой путь к тому миру.

На золотой табличке сами собой возникли слова: «справедливый голосом».

— Остается сделать самое трудное, — сказал дочери Сесострис. — Теперь нужно перевести смерть Икера в мумию Осириса. Поскольку Осирис победил смерть, тело Икера возродится.

Осирис — становой хребет Египта, основание любого здания, духовного или материального, — служил опорой храмам, вечным жилищам, домам, каналам… Любое пространство в стране было наполнено им, его не могла затронуть ни одна форма смерти. Но удастся ли этот перевод смерти, который предназначался только для фараонов и редчайших мудрецов вроде Имхотепа?

Пока Безволосый совершал возлияния воды и молока к подножию Древа Жизни, Сесострис и его дочь отправились к гробнице Великого бога.

Постоянный жрец, в обязанности которого входило наблюдение за гробницей, бросился к ним навстречу.

— Великий царь! Случилось невероятное несчастье! Сегодня ночью печати, закрывавшие вход в гробницу, были сломаны!

Фараон молча миновал священный лес, пройдя единственной дорогой, которая позволяла добраться до входа в святилище, спрятанное в густой растительности.

Рядом с ним стояли сожженные акации.

Жестокое сражение дали они этому осквернителю магической защиты святилища. Деревья напрягали всю свою энергию, но она сожгла только их. Они своей жизнью заплатили за святотатство чужака, но, видимо, их энергия на него не подействовала…

У входа лежали обломки печатей.

Сесострис вошел внутрь…

Драгоценные украшения, вазы, священная посуда и другие ритуальные предметы, необходимые Осирису в вечности, были разбросаны, попраны, разбиты. Отныне вечный пир больше совершаться не мог.

Опасаясь худшего, монарх поспешил дальше.

Комнату воскресения освещало множество светильников, но она была пуста…

Когда-то на черном базальтовом ложе в форме двух львов покоилась мумия Осириса в белой короне, держа скипетр «Магия» и скипетр «Тройное рождение».

Эти символы были разбиты на мельчайшие кусочки…

Осквернить это место упокоения, где жил Великий бог, хозяин тишины, Провозвестник мог, пройдя семь защитных поясов, оберегающих саркофаг.

От мумии Осириса — основы воскресения — ничего не осталось!

Провозвестник рассеял части божественного тела, чтобы никто не сумел его восстановить.

Теплилась, правда, еще одна надежда…