Подняла цветастого змея и аккуратно положила на дно большой корзины для покупок. Впредь шарф будет сопровождать ее везде. Перед выходом из дому заглянула в дневник. На сегодня она была свободна от приказаний и могла преданно служить себе. Пролистнула оставшиеся пустые страницы: вопреки всем правилам и грядущей неопределенности ее манил день полного освобождения. Оставалось меньше двух месяцев. На кухне сорвала цветок фиалки. Очень аккуратно положила его между страницами. Ко времени окончания срока приговора он подсохнет, его лепестки расправятся и разгладятся. Цветок фиалки станет прощальным посланием ее господину. Уже закрывая дневник, еще раз взглянула на день освобождения — Святой понедельник.

Каждый последующий понедельник мисс Хоукинс порывалась разыграть самую опасную и последнюю карту. Но зеленая книжка почему-то медлила и воздерживалась от опасного приказа. Кроме того, у мисс Хоукинс не было наличных, чтобы оплатить такого рода услугу. Но если однажды дневник предпишет пройти и это, она обязана будет выполнить приказ, а значит, и найти необходимые деньги. Следовало заранее подготовиться. Огляделась. В квартире оставалась единственная вещь, стоившая таких денег, — кушетка. Решиться лишить себя главного освященного долгими годами службы места свиданий — практически исповедальни?! И если она продаст кушетку, где же тогда свершится главное жертвоприношение? Где же она принесет себя в жертву? Она уже знала — это будет кровать с засунутым под нее Моурисом. Выхода не оставалось. Надо просто смириться. Больше всего она боялась самого действия, и куда меньше ее беспокоил выбор места и уж тем более деньги. Много раз она рисовала в воображении свое несчастное одинокое будущее в случае отказа Брайана. Теперь почти не сомневалась: гореть ей в вечном огне преисподней, как и обещала матрона. Мурашки пробежали по ледяной спине. Она, всю жизнь свято хранившая целомудрие, накрепко сведя ноги, старалась не думать о даре, который собиралась принести на алтарь. Следуя логике матроны, она все равно давно уже была падшей женщиной. Долгие годы позволяла себе наслаждаться сомнительными удовольствиями, да еще потворствовала их превращению в грязные, продажные услуги. И какое теперь имеет значение, продвинется ли она чуть дальше по этой темной дорожке. Пыталась успокоить себя тем, что оставшаяся при ней невинность не более чем мусор, но не могла перешагнуть через известную с детства значимость предстоявшего поступка. Может, сохраненная добродетель и не откроет ей райские врата, но еще сможет спасти от огня чистилища? С другой стороны, Брайан почти наверняка женится на ней, и кто потом узнает, что было вначале? Бог не станет разбираться и не заметит этого. Много раз она прокручивала в голове все за и против ожидаемого приказа дневника. Эти мысли все больше возбуждали ее, что само по себе было греховно, и последний шаг уже ничего не менял. Все равно она заслуживает только вечного проклятия. А значит, границ дозволенного больше не существует и ничто уже не сдерживает и не останавливает.

На кухне лежал открытый дневник. До освобождения оставалось три недели. Фиалка уже абсолютно высохла в бумажной неволе и была готова к выполнению своей миссии. Близость конца пугала мисс Хоукинс. Ей так много нужно успеть за оставшееся время. Вернулась к сегодняшней странице и четко, размашисто вывела: «Продала кушетку».

Тут же написала небольшое объявление о продаже, описав отличное состояние вещи и указав требуемую цену — 50 фунтов. Отнесла объявление в газетный киоск и вернулась подготовить кушетку к продаже, пока было еще время. Но сначала сняла Моуриса со стены и прислонила его к углу кушетки. Села рядом, сжавшись в комочек.

— Знаешь, Моурис, до моей свадьбы осталось всего несколько недель.

Взглянула на него, проверяя, хорошо ли он видит и слышит ее. Он смотрел прямо на нее. Недоверчиво.

— Это правда, — сказала она, разозлившись. — Подожди немного и все увидишь сам.

На нее смотрели, не мигая, злые глаза Моуриса. Его недоверие начинало раздражать ее.

Собиралась рассказать ему о кушетке и о том, почему продает ее, но сейчас он совершенно не заслуживал ее доверия. Но ведь кому-то надо было открыться? Она должна была произнести ужасные слова и выпустить их наружу. Может быть, признание облегчит ей душу и можно будет надеяться на отпущение грехов.

— Он должен будет взять меня в жены, Моурис, — снова сказала твердо и убежденно. — И ты знаешь почему. Знаешь? Потому что я собираюсь… — Она остановилась, запнувшись на богохульных словах, застрявших в горле. — Ну, в общем, ты знаешь, что я имею в виду.

Он продолжал в упор смотреть на нее, только усы поникли. Ей хотелось ударить его. Отвернулась, зарылась в подушки. Недоверие Моуриса было невыносимо. Лучше бы никогда ничего не рассказывала ему. А теперь он, вероятно, совершенно разочаровался в ней. Вдруг стремительно повернулась к нему и улыбнулась:

— Я же пошутила.

Он улыбнулся с облегчением. Она все придумала. Она, мисс Хоукинс, останется целомудренной девственницей до первой брачной ночи. А пока услугами Брайана воспользуется совершенно другая женщина. И в жертву принесет себя та, другая. Она, мисс Хоукинс, будет лишь играть роль грешницы, которой предстоит гореть в вечном огне. И этой грешницей будет матрона, независимо от того, жива она или нет. Бог, конечно, узнает ее и разожжет для нее жаркое пламя. Мисс Хоукинс с радостью и удовольствием будет лишь исполнителем, действуя для матроны и от ее имени. Она была в восторге от найденного решения. Наклонилась к Моурису и обняла его.

— Как здорово! Ты понял шутку?

На следующий день, когда протирала оставшуюся в доме мебель, раздался звонок. Сняла фартук и открыла дверь.

— Вы продаете кушетку? — спросил незнакомец.

Она опешила. Совсем вылетело из головы, что вчера утром дала объявление.

— Да, — ответила тоскливо. — Проходите.

Незнакомец прошел за ней в гостиную.

Развязал шарф. Ее глаза наполнились ужасом, когда по показавшемуся из-под шарфа воротничку она узнала в нем священника. Духовника, к руке которого мечтала бы припасть и просить и умолять об отпущении грехов. Как она примет деньги от Бога, чтобы купить себе билет в ад? Уже собиралась отказаться от своей дикой затеи и сказать, что передумала и не продает. Но ему явно понравилась кушетка: его пальцы ласково поглаживали мягкий плюш.

— Мы создаем небольшой центр для престарелых. Знаете, для одиноких, брошенных стариков. Нам нужно много удобных кресел, диванов. Нет лучшего и более благородного служения нашему Господу, чем помощь и поддержка немощных и одиноких.

Господи, если бы он только догадывался, что повидала эта несчастная кушетка и свидетелем каких языческих утех была, став их невольным участником! Мисс Хоукинс молча заклинала его не касаться кушетки.

— Она мне подходит, — сказал он с невыносимой невинностью. — Только стоит немного больше, чем мы можем заплатить. Может, вы отдадите ее чуть дешевле?

Она бы с радостью просто так отдала кушетку, чтобы очиститься во искупление. Но такие щедроты невозможны для нечестивца, стоящего на пороге новых прегрешений.