Помимо научных интересов Руди сближало с Симоном их общее немецкое происхождение и общая ненависть к нацизму.

Симон привез с собой в Оксфорд своего ближайшего сотрудника Николаса Курти, чье имя на самом деле было Миклош. Он вырос в большой еврейской семье в Будапеште, учился в Париже и Берлине, откуда бежал вместе с Симоном после принятия расовых законов. Чуть позже к ним присоединился Генрих Кюн, тоже беженец из Германии, которого увлекла задача, поставленная перед Симоном.

Я как-то по привычке пишу Франц Симон. Так я впервые услышала его имя в Ленинграде. Англичане зовут его Франсис Саймон, и мне, пожалуй, следует делать то же самое. Итак, Саймон, Саймон, Саймон.

Поскольку группа разрасталась, Руди перестал справляться с самыми неотложными задачами. Пришлось задуматься о помощнике, наводить справки о молодых и еще не пристроенных физиках. На какое-то время его выручил – вы не поверите – Поль Дирак. Тот самый великий Дирак, который придумал уравнение Дирака и позитрон, вдруг заинтересовался разделением изотопов. Он придумал «потенциал разделения», с помощью которого можно рассчитать усилие, необходимое для получения некоторого количества данного изотопа из смеси двух. Но это лишь ненадолго отсрочило момент, когда без постоянного помощника Руди просто захлебнулся бы.

В госпитале после Рождества мне предложили сменить отделение. Работа в нем никак не была связана с войной. Я уволилась и опять поступила на учебные курсы, за шесть месяцев готовившие техников для военных производств. Сначала меня взяли в отдел технического контроля, но быстро назначили начальником небольшого сборочного цеха. Мое продвижение по карьерной лестнице на этом не закончилось. Летом 1942 года я стала инженером-планировщиком. Кажется, осенью 43-го директор завода предложил мне стать одним из его заместителей, но тут пришла пора перебираться в Америку. Это обстоятельство и положило конец моей технической карьере.

* * *

Возвращаюсь в 1941-й. Итак, поиски ассистента. Руди порекомендовали молодого физика, немецкого беженца. Клаус Фукс – так его звали – вырос в семье пастора-пацифиста. За свое активное участие в молодежном коммунистическом движении он попал на заметку штурмовикам. Как только Гитлер стал рейхсканцлером, Фуксу пришлось бежать в Англию. Диссертацию он защитил в Бристоле, а потом занимался электронной теорией металлов – любимой темой Руди еще в цюрихские времена. Про Фукса было известно, что, попав в начале войны в лагерь для интернированных немцев, он резко протестовал против большого количества ярых нацистов, оказавшихся с ним в зоне. Англичане рассудили, что поскольку Фукс был беженцем из Германии, но не был евреем, то, значит, он был проштрафившимся нацистом, и посадили его к «своим», чтобы ему было комфортно.

10 мая 1941 года Руди сел за письменный стол и написал роковое письмо. Пока не буду объяснять, почему роковое.

Я плохо помню весну 41-го, наверное, потому, что последующие события ее затмили. 22 июня Германия напала на Советский Союз. В один из июльских дней за ужином Руди сказал: «Помнишь мое предсказание? Оно сбылось даже несколько раньше, чем я думал. Но я никак не предполагал, что продвижение немецких войск к Москве будет таким стремительным. Они уже заняли Смоленск. Расстояние, на которое они продвинулись от границы, заметно больше оставшегося до Москвы. А ведь Россия не Франция. Меня очень беспокоят успехи моих бывших коллег в Германии в работе над урановой бомбой. Очень».

Вопрос этот, очевидно, волновал не только Руди. Вскоре через сотрудника Руди получил записку из британской разведки: «Уважаемый профессор Пайерлс! Мы были бы признательны за любые предложения, которые помогли бы нам оценить успехи атомной программы в Германии».

Руди задумался.

На следующий день он пришел из университета радостный:

– Мне кажется, они нас не обогнали, а скорее наоборот!

– Откуда ты знаешь?

– Я пошел в библиотеку и спросил, получаем ли мы Physikalische Zeitschrift из Германии. Оказывается, он приходит к нам через Швецию. В этом журнале перед началом каждого учебного года публикуют данные о лекциях по физике во всех немецких университетах – какой профессор какой курс читает. Я знаю всех немецких физиков-ядерщиков, за исключением, может быть, самых молодых. Посмотрел, какие курсы у них в этом году. Почти все читают то же самое, что и в прошлом, на старых местах. Есть исключения, но немного. Исчезли из виду Гейзенберг, фон Вайцзеккер и еще несколько человек. Разве можно это сравнить с тем, что происходит у нас? Отсюда я делаю вывод, что масштабной программы по ядерной бомбе в Германии пока нет. А ведь у них Отто Ган! С другой стороны, видно, что какие-то работы ведутся. Конечно, доказать, что они от нас отстают, я не могу, но это кажется по меньшей мере вероятным.

Бирмингем,

15 сентября 1941 г.

Оксфорд, 24 сентября

* * *

Никаких известий от Нины или родителей по-прежнему не было. Господи, чего бы я не отдала за весточку оттуда…