Время шло, тишина, пустота становились плотнее, не протиснуться, не протолкнуться, наступил декабрь — месяц, когда поневоле ищешь тепла. И уж совсем не хочется выходить из дома. Постепенно и не видно на глаз всё вокруг и прежде всего он сам входило в полосу тени, густую и непролазную, её можно было потрогать, узнать на ощупь. Однажды позвонил Миша Скошевский, куда-то приглашал, говорил долго, невнятно, неискренне, самому, кажется, было неловко. Леденцов повесил трубку. Больше звонков не было. Филипп Филиппович ещё что-то доказывал, сопротивлялся, не хотел сдаваться. «Шартрез» не помогал.

Портрет, портрет, единственный, неповторимый, его творение, зависимый от него, стал вольноотпущенником, обрёл дар слова.

Почему ты никогда не хотел мне помочь, — говорил он, — я кричала, я плакала, я убеждала. Мы встретились, я думала, наконец началась удивительная жизнь, я так ждала её, так долго ждала, считала дни, я надеялась, поверила сразу, вся. Напрасно. Обо мне никогда. Одни кусочки, черепки. Ненавижу, помню, с этим живу, только сила воли, только воспоминание первых дней, недель, месяцев заставляло продолжать. Умиротворение, искала, поймём друг друга, разные, станем вместе, одно, раз суждено. Любила ли? Да, очень. Но есть категория, это шваль, ни себе, ни людям, это ты, остаётся только взорвать, уничтожить. Хоть под конец жизни высказаться вся, без остатка. Когда нет защиты, одни стены, предметы, вещи. Тебе надо, — говорил ты, — я дам тебе денег. Да не деньги мне были нужны, а ты. Лежи, лежи, я сам, чашка кофе в постель. Хороший муж. Заботливый и ненаглядный. Как вам повезло! Ты уже встала, я хотел… Что? Сразу забыл, перепорхнул, звонок, надо, зовут, помочь, спеть, сбегать, поднести, очередной юбилей, очередные поминки. Ах-ах-ах, я такой хороший, весь из себя, всегда готовый, неизменно к услугам.

Портрет молчал. Он был покоен, погружён в себя, счастлив. Для него время остановилось. Говорил, думал, вспоминал, мучился, сожалел, защищался Леденцов. Это он карабкался, пытаясь вырваться из паутины собственной жизни, вычитать из её иероглифов нечто обнадёживающее, хотя бы частичную реабилитацию. Хороший, добрый, удобный, всех устраивающий Филипп Филиппович. Высокого роста, приятной наружности, полуотворённые губы, словно для поцелуя, излучает тепло, приязнь, беспечность. Добряк, одним словом. И вот…

Он никогда не был на войне, но она жила в нём. Он часто и совсем не во сне слышал разрывы бомб, автоматные очереди, нечеловеческие, изувеченные голоса прошлого. Он родился, когда вокруг убивали. Память младенчества. Беременная женщина. Выпрыгивает из горящего состава. Это его мать. Низко летят юнкерсы, стреляют по бегущим. Женщины, дети. Эвакуировались из осаждённого, чтобы продлить дни. Не всем удалось.

Может быть, поэтому он так хотел покоя. Пусть будет как будет, как есть, лишь бы тихо, мирно. Овальность, округлость, законченность, завершённость. Никаких углов, ничего резкого, ранящего. Не уколоться, не разбиться. Уютный, домашний Леденцов, готовый помочь, всегда к услугам Леденцов.

Он не стремился избавиться от воспоминаний, но как-то незаметно рюмка поменялась на бокал, количество выпиваемого «Шартреза» сильно увеличилось, не принеся ожидаемого облегчения. К тому же стали мучить болезненное оцепенение и тяжесть в ногах, начинался детский лепет подагры.

Надо бы поехать на воды, — думал иногда Леденцов, — лечиться тёплыми водами. Говорят, помогает. Мысль появлялась и гасла, сама удивленная собственной нелепости.

Однажды, спускаясь по лестнице, Филипп Филиппович оступился, упал, ударился головой. Внутреннее кровоизлияние, гематома, трепанация черепа. Операция прошла удачно. Но… простуда. Воспаление лёгких. Спасти не удалось. На похоронах собралось много народа, в основном женщины, не забывшие Филиппа Филипповича и пришедшие проститься с ним. Жена была тоже. Всё время болезни Леденцова она провела в больнице, заменив и сиделок, и медсестёр.

…кресчендо, пиу кресчендо, престо, престо эспрессиво, престиссимо, кон брио. — Дольче, дольче, дольче, Филипп Филиппович. Там, где вы сейчас, всё должно быть нежно, мягко, трогательно, бессловесно. Нежнее, трогательнее и бессловеснее, чем ваши любимые песни без слов якоба людвига феликса. Ещё бессловеснее, чем в жизни.

Жалко Филиппа Филипповича. Никакие расстаться. Так всегда. Чем меньше резон, тем дороже.

Пора, однако, прощаться. Концерт окончен. Музыканты по одному покидают сцену, дуют на свечи, пламя колеблется и гаснет. Всё погружается во тьму: колонны из мрамора, бархатно-плюшевые кресла, меломаны, пюпитры, вселенная.

Высокая, хрупкая и в очках. Носил, перекинув через плечо. На улице имени. Непреднамеренно выпили. Встретили и понёс. Было щекотно и смеялась. К тому же погода. Весна, солнце. И палатка с напитками. Добавили. Хотели пропустить, но не смогли. Весело и светило. Май, середина. И недолго до белых.

Хрупкая и погружена в научную. Муж маленький, полный. С бородкой и в Академии. Теоретик и весь в формулах. Выныривает защитить очередную, снова глубоководно и не застать. Дом полон и дача. В приличном месте. При даче залив. Но нет страсти и не витает поэтическое.

Тут и появился. Возник. Высокий, баскетбольный рост. Вес девяносто в голом, без тапочек. И стал носить. Талант в прозе. Был знаком и относился ко всем. Прославился рано и опередил. Умер почти сразу и скоро. Слава убавляет срок пребывания. Сам дошёл. И ни с кем не делюсь. Тонкая и не поймут.

Была блондинкой и длинные ноги. Хрупкая и страшно дотронуться. Подумаешь только и сердцебиение. Можешь разбить или сломать. На деле, страсть и сила эмоции. Стальные мускулы, и невменяема во время. По-хорошему и доставляя. Многие удостоились, и были потрясены.

Себя не в счёт. Был выпивший и споткнулся. Выжил случайно. Удивлён на всю оставшуюся. Испуган и в трепете. Дом сотрясался, и казалось вот-вот. Погребён под руинами в неприличном виде. Позор и бесчеловечно относительно. Родные, племянницы, некоторые ещё в дошкольном. К тому же соседи. Столько звуков и непонятен источник. Могли вызвать и проверить, в чём тут. Ждал милиции, привода и пятнадцать за мелкое.

Долго снилось, и просыпался серый лицом и дрожащей нижней. В нагрузку испытывал неловкость перед. Был знаком и говорили о формулах. Он говорил. Я слушал. Почтительно и со значением на челе. Не понимая. Фигурировал, но с уважением… Далее затруднялся общением. Знакомство продолжал, посещая. Было не по себе, и старался не. Как видел, воображение и пропуски. Искал предлоги. Находил. Всегда неудачно и некстати. Посматривал с любопытством. Неизвестное уравнение и открыл. Сослался на. И прекратил. С тех пор не видел. Остались за бортом текущей.

Однажды приснилось. Вишу вверх ногами. Привязан к геометрическим и болтаюсь в тёмном воздухе спальни. Как-то был и видел. Сам показывал, гордясь. Румынский гарнитур. Много древесины и перин. Натуральное и заимствовано у природы. Согласился, есть на что смотреть и стоит. Недоумение не высказал, оставил про себя. Квадратметр занят, и от косяка к счастью. Где промежуточная, не уловил. Чтоб освоиться. Для пепельницы и стакана.