Исследуя тексты наказов, становится ясно, что в каждой деревне существовала более или менее многочисленная группа глав «очагов», и эта группа проводила, а иногда и навязывала остальным свою политику.

Во всех пятидесяти списках наказов, составленных в бальяже Шартр, большая часть требований связана с церковью и духовенством — более 20%. Аналогичные показатели характерны для шателенств Труа, а в селениях Шампани с религиозными проблемами связано целых 37% наказов. На основании этих цифр можно оценить, как широко ставился вопрос о реформе католической церкви. Не удивительно, что в следующем веке реформа эта была проведена с необычайным энтузиазмом. Еще более наглядным является сравнение с 1789 годом, когда в том же самом бальяже Шартр только 3,7% наказов касалось религиозных проблем. К концу XVIII века вопросы религии прочно отошли на задний план, уступив место проблемам налогов, феодальных прав и реформы государственной власти.

В XVI веке, напротив, бушевали религиозные страсти и проблемы, связанные с верой, находились в центре животрепещущих дискуссий как в городе, так и в деревне. И хотя историографическая традиция на протяжении полувека пытается доказать, что религиозные проблемы являлись всего лишь фасадом, за которым скрывались конфликты экономического и социального характера, мы с удовлетворением можем сказать, что собранные нами статистические данные подтверждают, что в то время люди основное внимание уделяли вопросам религии. Полученные нами данные вписываются в историческое предвидение крупнейшего историка Люсьена Февра, одного из основателей школы Анналов. Сельский житель XVI века был бы наверняка изумлен, узнав, что есть люди, утверждающие, что его требования, связанные с вопросами веры и религиозной практики, были второстепенными, в то время как сам он считал их основными, они доминировали над прочими его проблемами.

Интересно, что сельские жители не касались вопроса присутствия в их деревне протестантов. Только в четвертой части наказов (иначе говоря, в одиннадцати из пятидесяти) есть требования, направленные «против существования разных религий». Значит, три четверти крестьян, проживавших в приходах вокруг Шартра, либо приспособились к соседям-протестантам, либо не считали нужным вспоминать о их существовании. Те же, кто, подобно жителям Марвиль-ле-Буа, подчеркивал, что «война и разруха пришли в королевство из-за двух разных религий», или, подобно жителям Булэ-д'Ашер, объяснял, что «пришлось претерпеть огромное зло по причине веры, именующей себя реформированной», считали, что зло происходило от «злонамеренных», «злоупотреблявших новой религией». Для этих людей единственным решением проблемы было только возвращение к «католической вере, апостольской и римской». Жители Геонвиля вспомнили даже о гневе Господнем и написали в наказе, что «все, приводящее к дурной жизни, будет уничтожено, и тогда гнев Господа утихнет». В наказах Илье, Сен-Лу, Липланте, Эрменон-виль-ла-Птит и ряда других деревень говорится, что религиозное единство должно привести к миру, а потому «следует истребить новые ереси и покарать тех, кто их изобрел».

Для прекращения конфликта в 14% списков вспоминали решения собора, но ни в одном из наказов не было обращения к папе. В окрестностях Шартра сознание деревенских жителей было настолько проникнуто духом галликанства, что когда речь заходила о реформах в области религии, все мысли обращались к королю Франции, а не к папе: в религиозном универсуме крестьян того времени фигура папы отсутствовала.

Отношения сельских жителей с католической церковью постоянно портились по причине злоупотреблений и отсутствия дисциплины среди клириков. В некоторых наказах, например, в наказе, составленном сельским нотариусом, жители деревни Кольтенвиль, избравшие своими выборщиками двух виноделов и одного торговца, жаловались на злоупотребления местного клира. Все хором твердили, «что они недовольны своим кюре (…), но, наоборот, довольны тем, как служит их викарий, только его службы приносят им радость. Но тем не менее они просят и хотят, чтобы их кюре проживал в приходе, дабы он помог возродить церковную жизнь на хуторе Семен-виль, принадлежащем к их приходу, и где вот уже пятьдесят лет не идут службы (…), которые (…) прежде устраивали в часовне господина св. Иоанна Евангелиста».

Жители прихода Уанвиль-сус-Оно были обижены отсутствием своего кюре, который не удосужился даже заменить себя «наемником». В деревне Мевуазен, находящейся в ведении капитула Нотр-Дам де Шартр, местный кюре то и дело отсутствовал, а вместо себя оставлял «бедного викария, а именно вышеуказанного мессира Симона Може (…), который также имеет основания жаловаться на своего начальника, ибо тот не платит ему того, что ему причитается».

Многие прихожане зло иронизировали над нежеланием приходских священников проживать у себя в приходах. Например, в Треоне приходской священник появлялся, только когда наступало время получать доходы. Вот что рассказывали жители этой деревни: «Приор Треона, постоянно отсутствующий в вышеназванном своем приорстве (…), проживает в восьмидесяти или даже в ста лье от вышеуказанного Треона, который он за все десять лет посетил только десять раз, то есть по разу на год (…), дабы получить (…) четыре или пять сотен ливров, причитающихся ему доходов от фермы и прочих случайных заработков». В 34% приходов такая неприкрытая алчность кюре расценивалась крайне отрицательно. Жители Треона задавали тон, в их обвинениях звучали желчность и озлобленность, а в наказе утверждалось, что священники любят «больше свой барыш, нежели обращение грешников».

Жители Фонтене-сюр-Эр возмущались неравенством перед лицом смерти, установленным священником местного прихода: «Когда по воле Господа в вышеуказанной общине кто-нибудь покидает земную юдоль, будь то бедняк или богач, они сразу не разрешают похоронить его на кладбище, а дают это разрешение только тогда, когда им дают деньги или делают подношения. А еще они [отпускают людям грехи], а также [отлучают от церкви] за деньги (…), и получается, чтобы (…) попасть и в ад, и в рай, требуются деньги». Бесстрашные жители пошли еще дальше и выразили жалобу на капелланов, заявив, «что те служат положенные требы только если умирает богатый человек, а если бедный, то не делают ничего». Далее они утверждают, что когда умирает богатый, священнослужители полагают, что родственники пригласят их на обед, а потому отпевают его «громко, все хором, облачившись в мантии и прочие церковные одежды, и отпевание проходит необычайно пышно». Когда же умирает бедный человек, они, напротив, «ведут службу очень тихо, без всяких облачений», торопясь поскорее прочесть молитву, а потому «бормочут ее сквозь зубы».

В приходах Уарвиль (уроженцем этой деревни был жирондист Бриссо), Мутье, Лувила, Имонвиль и Френе-л'Эвек в Босе составили совместный наказ, где потребовали, чтобы таинства, похороны и прочие требы совершались бесплатно.

Прихожане жаловались на корыстных священников, которых никогда нет на месте и которые дурно обращаются с бедными. Нерадивость кюре прихожане объясняли их пристрастием к «жизни светской и неправедной». Пристрастные к «нечестивой жизни» кюре вели себя «непристойно» и пренебрегали своими обязанностями священнослужителей. В трети наказов содержалось требование, чтобы кюре вели «достойную жизнь». Исполнение этого требования было сопряжено с дисциплиной, о соблюдении которой должен свидетельствовать ряд внешних признаков. Приходской священник не должен был пренебрегать своим костюмом, ибо в те времена платье было социальным символом и отражением морального облика. В деревне Юмпо жители считали, что местные священники похожи на солдат (свидетельствуя тем самым о дурном образе жизни этих священников), а потому записали в наказе, что «вышеуказанные кюре и церковники плохо справляются со своими обязанностями и одеваются столь небрежно, что похожи не на священников, а на солдат, ибо они носят бороды или густые усы, широкие штаны с накладными бедрами, рубашки с кружевами и драные колеты». Уарвиль и еще четыре деревни в Босе потребовали, чтобы священники одевались только в простое сукно, а после мессы отправлялись бы домой заниматься делами, а не шли играть в карты или в мяч, не ездили бы на празднества, ярмарки и рынки.