Но вот наступает тот миг, когда мы в “Ледниковом периоде” выходим на раскатку, – через десять минут начнется шоу. И тут Костомаров смотрит на меня долгим взглядом и говорит: “Ты – корова. Ты не умеешь кататься, ты всё забыла: все связки, комбинации, движения, – всё! Иди, знаешь, снимайся лучше в своем кино”. Я пытаюсь удержать лицо, чтобы не расплакаться прямо на льду, выхожу за бортик, и тут звонит телефон. Это Лёша Герман. Он только что посмотрел отснятый материал “Бумажного солдата” и говорит: “Вы очень плохая артистка, весь отснятый с вами материал – говно. Идите катайтесь на своем телевидении”. И кладет трубку. ЧУЛПАН ХАМАТОВА

ГОРДЕЕВА: Почему ты не ушла с проекта, как планировала? Почему не ушла, когда не осталось никаких сил?

ХАМАТОВА: Ты знаешь, как за меня болели дети в больнице? Это было что-то потрясающее! Ну, я вытерла нос и вернулась на лед. Не знаю, как я выдержала. Я почти не помню себя в это время. У меня в нескольких местах вывихнуты обе руки, по всему телу – синяки, пальцы на ногах гноятся от долгого стояния на коньках в неправильном положении. Я обливаюсь с ног до головы бетадином. К счастью, у меня есть знакомые врачи, которые могут предоставить этот бетадин в неограниченных количествах. Благодаря врачам, я еще колю себе какие-то немыслимые антибиотики, чтобы воспаление не пошло дальше. Но к концу проекта с этими нагноениями уже ничего нельзя было сделать: меня прооперировали, заморозили и отправили на лед. Это телевидение. Ничего нельзя остановить или отменить. У Миши Галустяна во время проекта, например, выходили камни из почек. Его положили в реанимацию, забрали из реанимации, поставили на коньки и отправили кататься.

В абсолютном тумане я готовлю финальную программу, примерно в то же время заканчиваются съемки “Бумажного солдата”. Я прилетаю на гастроли в Израиль, где какая-то женщина спрашивает меня, кто выиграл, потому что она, к сожалению, не смотрела последней программы, так как у нее сломался телевизор. И я зависаю. Клянусь тебе, я зависаю надолго. Я не могу сообразить – кто же выиграл? Вначале решаю, что выиграли Алиса Гребенщикова и Лёша Тихонов. “Нет, – думаю, – вроде не они, Алиса была расстроена в конце, значит, не они”. Может, Навка? Нет, я не помню, чтобы Навка и Хаапсало выходили в качестве победителей. “Сейчас-сейчас, – говорю я этой израильской женщине, которая смотрит на меня как на сумасшедшую. Молчу не меньше минуты и потом просыпаюсь: – Ой, это же мы! Мы выиграли!!!” И женщина, ни слова не говоря, отходит.

Катя, ты сейчас примерно как эта женщина на меня смотришь. Я что-то не то говорю?

ГОРДЕЕВА: Я готовлюсь задать ожидаемый вопрос: “Оно того стоило?”

ХАМАТОВА: Конечно – да. Причем во всех смыслах. Это невероятный опыт – раз. Я стала настолько популярной, что это позволило фонду стать известным там, где о нем еще не знали, – два. Все “наши” дети перебывали на льду, а все артисты и фигуристы – в больнице, – три. И, наконец, мы собрали кучу денег. В пиковый месяц катания, я очень хорошо помню эту сумму, мы собрали одиннадцать миллионов рублей. Это значит, что в соседние месяцы собирали немногим меньше. И только благодаря конькам. Представляешь?

А еще, знаешь, я такой поддержки никогда в жизни не чувствовала. Они ведь действительно болели за меня всей больницей. Мне было важно об этом знать.

Вечером 8 ноября 2008 года у кинотеатра “Кодак-киномир” собралась, хлюпая грязью, самая несветская и необычная группа приглашенных на премьеру фильма Алексея Германа “Бумажный солдат”. Группа решала: уместно ли пойти в кинотеатр с цветами или никакой возможности подарить их не будет. На премьеру Чулпан пригласила всех знакомых врачей РДКБ, а еще волонтеров и сотрудников фонда “Подари жизнь”, а еще – родителей со взрослыми детьми, которым врачи позволили выйти из больницы. Группа так волновалась, что решила держаться вместе. Цветы решили купить и, если не получится вручить на сцене, отдать потом, после фильма. “А если нам не понравится?” – спросил кто-то тонким голосом. “Чулпан? Нам? Не понравится?” – поднял бровь профессор Алексей Масчан. Он был, пожалуй, самый авторитетный член группы, к тому же врач. И никто не стал спорить.

Приглашенным “от Чулпан” в кинотеатре был зарезервирован целый ряд. На нем висели таблички: “Подари жизнь”. От неловкости зачем-то купили в фойе попкорн. С огромными ведрами попкорна так и просидели все два часа. Никто не заметил, как сразу после представления съемочной группы “Бумажного солдата” Чулпан спустилась со сцены и села в ряд “Подари жизнь”. У нее были ледяные руки. И сама она дрожала.

Ближе к финалу два доктора по соседству стали шептаться: “Интересно, сколько лет они снимали фильм?” – спросил один. “Года два, наверное, или три. Потом монтаж около года, – авторитетно ответил собеседник (да, конечно, это был профессор Алексей Масчан). И продолжил: – В этом году Чулпан не могла сниматься, у нее же был «Ледниковый период»”.

Чулпан, уткнувшись в коленки, то ли плакала, то ли хохотала.

На 65-м Венецианском кинофестивале “Бумажный солдат” Алексея Германа получил “Серебряного льва” за лучшую режиссуру и премию “Озелла” за лучшую операторскую работу.

Пара Чулпан Хаматова и Роман Костомаров выиграла сезон 2007/08 года “Ледникового периода”. Победителям в эфире был обещан суперприз, автомобиль “шкода”, но он вручен не был.

За четыре месяца постоянного присутствия Чулпан Хаматовой и фонда “Подари жизнь” в эфире Первого канала было собрано около восьмидесяти миллионов рублей.

Дочери Чулпан, четырехлетняя Ася и пятилетняя Арина, называли партнера Хаматовой по “Ледниковому периоду” “мамин катун” и отказывались болеть за маму, потому что слово “болеть” для них связано с больницей, а про больницу они уже знали значительно больше, чем положено детям их возраста. КАТЕРИНА ГОРДЕЕВА

Зима 2008 года. Вечер, почти ночь. В отделении общей гематологии Российской детской клинической больницы полумрак. Кто-то из мам моется в душе, кто-то стирает, кто-то, сменяя друг друга, готовит на кухне. Кто-то, пользуясь редкой возможностью, бежит покурить.

Курят на задней лестнице отделения. Там продавленный диван, заклеенное желтой бумагой окно и стоматологическая плевательница, приспособленная под пепельницу. Там родители наконец могут говорить вслух то, что думают и чувствуют. Там – слезы, страхи, горе, гнев, отчаяние перемешаны с бытовой суетой и угловатым больничным юмором. Болезнь становится такой же частью пейзажа, как окно, диван и плевательница.

На продавленном диване курилки онкогематологического отделения, бывает, мамы передают друг другу “чебурашку” – крошечную бутылку коньяка. И в сотый раз пересказывают только в онкоотделении понятный анекдот про мальчика, который едет в лифте и бормочет: “Овен, Козерог, Водолей, черт, не помню”, нажимает “Стоп”, возвращается на свой этаж, вбегает в кабинет и спрашивает: “Доктор, я забыл, какой у меня диагноз?”

Мамы так хохочут иногда над этим, наверное, самым популярным в 2008 году анекдотом больничной курилки, что какая-нибудь из них вдруг возьмет, да и заплачет. Обычно это та самая, которая купила коньяк. Та, у которой сегодня сдали нервы.