И все стали расходиться. Так что, когда ОМОН прибыл, площадь была абсолютно пустой.

А ночью ко мне заявился Ленька Грач, глава нашей слободской шпаны, знали мы друг друга сто лет, считай, росли вместе. Отношения у нас были нормальными. Наша шпана в слободе вообще не безобразничала, они больше в городской части орудовали, чем вызывали возмущение городских бандитов и любимым развлечением тех и других были драки между собой. Ленька ходил без двух зубов и на вопросы, почему он не заделает себе голливудскую улыбку, отвечал: «Зачем? Все равно выбьют».

Когда в два часа ночи кто-то стал колотить в дверь моего дома, я, конечно, испугалась. Но Ленька крикнул:

– Светка, открывай, не бойся. Это я – Грач. Поговорить надо!

Я открыла. Ленька сразу протопал на кухню и попросил попить.

– Компот подойдет?

– Отлично.

Я налила кружку, он выпил залпом.

– Еще?

– Давай!

Вторую порцию он уже смаковал. Я налила себе тоже и уселась напротив. Оба закурили.

– Светка, рассусоливать не будем. Сегодня городские нам срочно стрелку забили. Только главняки. В общем, заказ им на тебя поступил, не на смерть, но нехороший заказ. Городским вроде как неохота, не то что они тебя сильно любят, хотя ты вроде как в уважухе, типа звезда, а девка простая, не высовываешься. Тут другая заморочка. Если сюда столичные деньги повалят, то обязательно перед этим своих отморозков пришлют. А нам это надо? Либо под них придется ложиться, либо всем нам головы поскручивают, как цыплятам. Нас такая перспектива не устраивает. Мы хотим, чтоб все оставалось как было. Так что, Светка, собирайся быстро, в Москву тебя повезу. Спрятаться тебе надо как следует. И с театром своим не вылезай, ничего с ним в ближайшее время не случится. Выработали мы кой-какой планчик, на время с городскими объединимся, повоюем. Хватит столбом сидеть, собирайся!

И я пошла складывать вещи в сумку в полной прострации.

Я хотела устроиться на заднем сиденье старенького Ленькиного «нисана», но он велел сидеть рядом и развлекать его, чтобы он не заснул за рулем. Развлекальщица из меня была никакая, я тупо смотрела в темноту за окном и гадала – разобьемся мы или нет. Ленька гнал машину так, что она вся дребезжала и, казалось, вот-вот развалится.

Ленька не стал огорчаться и стал развлекать себя сам, то песни пел, то пускался в монологи.

– Вот театр этот ваш, например, вроде абсолютно бессмысленное заведение, денег от него никаких и приспособить его можно подо что угодно, в смысле стоящее. А с другой стороны – куда детей-то водить? Я своего Ромку уже два раза водил, на поросят на этих. Так сам чуть со смеха не помер, на него глядя. То хохочет, то слезы в глазах. На волка вашего так разозлился, что кричать начал: «Уходи, гад!» А он, волк-то, все не уходит, ломает дома, так Ромка в меня вцепился: «Папа, пойди побей его!» Ну прямо толкает со всей своей силы меня из кресла. Слава богу, все путем закончилось. Хороший спектакль! – Ленька помолчал и продолжил: – А что ведь самое здоровское. Ромка-то у меня не разговаривал почти, врачи заключили – отставание в развитии, ну, типа дурачок, четыре года – все му да бу, дай, папа, мама и все. А после поросят пробило его, болтает без умолку, всем, кого встретит, сразу про спектакль рассказывать начинает, не остановишь. Да показывает так здорово, играет, дома какие-то строит, загляденье, а не пацан. Ленка моя успокоилась, а то совсем было с глузду съехала, как приду к ней, она орать: «Чего приперся, идиот? Из-за тебя мальчик такой. Вечно пьяный в постель меня тащишь. Что его теперь в жизни ждет?» А теперь ласковая, на Ромку не наглядится. А я ей, дуре, всегда говорил: не может у Леньки Грачева сын дурачком быть, ошибаются докторишки. Так что у меня театру вашему, можно сказать, личный долг.

И в таком духе он болтал всю дорогу, я дремала и изредка, сквозь дрему, вставляла «да ты что?», «вот, значит, как», «угу», «нет, я не сплю», «ты говори, говори». Пару раз останавливались кофе попить, который Ленька предусмотрительно налил в термос, а в десять утра мы уже стояли около моего дома в Черемушках. Я простилась с Грачевым, и он отправился к какому-то корешу спать перед обратной дорогой.

Кира Кирилловна встретила меня как родную, всю обцеловала, обобнимала и спросила: «Ты насовсем, надеюсь?» «Не знаю», – ответила я. Она тут же стала жарить свои знаменитые сырники и рассказала, что комната моя сдается, студент платит регулярно, выгонять его нет никакого резона и предложила пока пожить в ее комнате. Мне было абсолютно все равно. Я мечтала только лечь и поспать. Поэтому, как только наелась, упала на диван Киры Кирилловны и вырубилась намертво.

Проспала я практически сутки, с редкими подъемами в туалет, съедением сырников и ответами Кире Кирилловне, что я не больна, просто очень хочу спать. Пришла в себя только утром следующего дня. Кира Кирилловна была счастлива и говорила, не останавливаясь, но я даже не слушала, о чем она щебечет. Просто смотрела на нее и иногда улыбалась. Никто никогда за мной так не ухаживал.

Я согласилась пожить у нее, и обе выиграли от совместного проживания. Мне не хотелось оставаться наедине со своими мыслями, и во всем своем организме я чувствовала невероятную усталость, так что большую часть времени я проводила на диване, либо дремала, либо читала женские романы, которых у Киры Кирилловны было в избытке, либо ела всякие вкусности, приготовленные моей доброй соседкой, иногда мы перекидывались в дурачка, а то она бралась обучать меня раскладывать пасьянсы.

От меня требовалось слушать ее, хвалить обеды, ужины и завтраки и иногда вымыть пол во всей квартире. Через день после моего побега я позвонила Маше и сообщила, что со мной все в порядке, просто какое-то время буду отсутствовать. Она рассказала, что в городе шухер – арестовали сантехника Виталия Парфенова по обвинению в хулиганских действиях в отношении должностного лица – мэра города Ежовска.

– Перед мэрией стоят пикеты с лозунгами: «Свободу Парфенову!», «Егозин! Вспомни о совести!» Опять подтянулись журналисты из Москвы и ждут развития событий.

Я попросила Маню по возможности приглядывать за домом и сообщить театральным, что какое-то время посижу в Москве. Она обещала выполнить все на пять с плюсом и похвасталась Илюшкой: растет и уже начал улыбаться. А через тройку дней позвонила Клава Козина и, захлебываясь эмоциями, начала рассказывать о событиях в городе:

– Светка! Привет! Мы все знаем, сиди в Москве и не рыпайся. За театр не волнуйся, его пока никто не тронет. ЧП в городе. Всю мэрию говном залило, им сейчас не до нас, – и она захохотала так громко, что мне пришлось вытянуть руку с трубкой, чтобы не оглохнуть. Я подождала, пока она успокоится, а потом потребовала подробностей.

Мэру, видать, надоели пикетчики, которых снимали и у которых брали интервью, он вышел к ним, стал по-хорошему, как он это умеет, по-свойски уговаривать не мозолить глаза и перестать дурить.

– Чего Витальку Парфенова в кутузку засадил? – задали ему вопрос, мол, не по-честному.