Это многое объясняло. Не только то, как жестянка попала в потолок, но и то, как та змея попала в Комнату Индиго в первый наш здесь день. Она как-то пролезла через расшатанные доски.

Джесс, испуганная тем, что мы смотрим на нее с потолка, сказала:

— Спускайтесь вниз. В этой жестянке что-то есть.

К тому времени как мы с Хиббсом вернулись на кухню, жестянка с печеньем уже была открыта, а ее содержимое разложено на столе. Четыре конверта, пожелтевшие от времени.

Джесс сунула руку в один и вытащила сложенный листок бумаги. Страница потрескивала, когда она ее разгладила. Словно хруст осенних листьев.

— Это письмо, — она прочистила горло и начала читать. — «Моя дражайшая Индиго. Я пишу эти слова с тяжелым сердцем, потому что только говорил с вашим отцом».

Петра выхватила письма из рук Джесс, бумага захрустела.

— Вот. Же. Черт, — проговорила она. — Это любовные письма.

— Похоже, их писали Индиго Гарсон, — сказала Джесс.

— Дражайшей Индиго, — поправила ее Петра. — Можно мне их забрать?

Я почти что сказал ей «нет». И то, что я сам первый хочу на них взглянуть. Но меня остановила Джесс, которая предупреждающе взглянула на меня, тем самым напоминая о моем обещании.

Прошлое остается в прошлом.

— Ну пожалуйста? — протянула Петра. — Я до безумия обожаю такие старые вещи.

— Думаю, можешь взять, — ответил я, из-за чего Джесс одобрительно кивнула. Но все же я не мог удержаться от оговорки. — Дай мне знать, если написано что-то исторически значимое.

Петра мне подмигнула.

— Я обещаю, что расскажу, если там есть какие-то сплетни.

* * *

В ту ночь мне снились старые конверты, лежащие передо мной. В каждом из них лежала змея, которая ползла по моим рукам и обвивалась вокруг пальцев. И все же я продолжал вскрывать конверты, молясь, чтобы хотя бы один из них оказался пустым. Этого не произошло. К тому времени, как вскрыли последний конверт, я был весь в змеях. Как извивающееся и шипящее одеяло, от которого я никак не мог избавиться.

Я проснулся в холодном поту как раз вовремя, чтобы уловить знакомый звук в доме.

Тук.

Я посмотрел на Джесс, которая крепко спала рядом со мной.

Тук-тук.

Я сел, прислушиваясь к тому, как этот звук двигался по коридору.

Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук.

Целый шквал пролетел мимо двери нашей спальни.

А потом все пропало и сменилось музыкой, тихой и узнаваемой.

«Тебе шестнадцать, но почти семнадцать…»

Я сел в кровати, все воспоминания ужасного сна вылетели из головы. Я мог думать лишь о том, что эта песня играла несмотря на тот факт, что я убрал и проигрыватель, и альбом в шкаф.

«Детка, пора задуматься».

То, что последовало за этим, походило на сон. Повторяющийся сон, от которого я не мог избавиться, как бы ни старался.

Я встал с кровати.

Я прошел через коридор босиком по дереву.

Я поднялся по ступенькам на третий этаж, входя в необъяснимый холод, исходящий из кабинета.

Дежавю продолжалось, когда я вошел в кабинет и увидел проигрыватель, стоящий на столе и выглядевший так, словно я его и не трогал.

«Лучше приготовься, будь умной и осторожной…»

Я поднял иглу с альбома и выключил проигрыватель. И потом я просто стоял там абсолютно неподвижно, гадая, не было ли это действительно сном, и если так, то когда же он наконец-то закончится.

Вывеска у мотеля «Две сосны» уже светится, когда я въезжаю на стоянку, неоновые деревья отбрасывают болезненный зеленый свет, который расползается по асфальту, как мох. Когда я вхожу в офис мотеля, клерк не поднимает глаз от своего журнала. Какое счастье, учитывая, что я потная, растрепанная и все еще покрыта пылью.

— Комната по пятьдесят за ночь, — говорит она.

Я достаю бумажник и кладу на стойку две двадцатки и десятку. Я предполагаю, вряд ли здесь можно воспользоваться картой. И правда, она берет деньги, хватает ключ с полки на стене рядом с ней и пододвигает его ко мне.

— У вас будет четвертая комната, — говорит она, по-прежнему не глядя мне в глаза. — Торговые автоматы находятся в другом конце здания. Выезд в полдень.

Когда я тянусь забрать ключ, с моего рукава слетает небольшое облачко пыли. Поскольку дом все еще кишел полицейскими, когда я уходила, у меня нет с собой свежей одежды. Просто дорожная сумка всякой всячины, которую я купила в магазине по дороге сюда.

— Эм… а здесь есть где-нибудь стиральная машинка?

— К сожалению, нет, — клерк наконец-то смотрит на меня, и ее лицо вытягивается от удивления. — Но если вы сейчас все это промоете в раковине, к утру оно может высохнуть. Если нет, то к стене прикреплен фен.

Я благодарю ее и шаркаю в свою комнату. Отпирая дверь, я гадаю, не та ли это комната, в которой мы с родителями остались после побега из Бейнберри Холл. Если и так, то я сомневаюсь, что многое изменилось за это время. Интерьер выглядит так, будто его не обновляли по меньшей мере лет тридцать. Войти внутрь — все равно что войти в машину времени и оказаться в восьмидесятых.

Я иду в ванную, включаю душ и, все еще полностью одетая, встаю под струи воды. Это кажется проще, чем пользоваться раковиной.

Поначалу это выглядит как сцена в душе из «Психо» — грязная вода кружится вокруг слива. Когда с моей одежды смывается достаточно грязи, чтобы ее еще можно было носить, я раздеваюсь по частям.

Только после того, как вся одежда снята и накинута на занавеску душа, с которой капает мыльная вода, я плюхаюсь в ванну, прижимая колени к груди, и начинаю плакать.

В конце концов я плачу полчаса, слишком грустная, сердитая и растерянная, чтобы делать что-то еще. Я плачу по Петре, оплакиваю ее, хотя у меня нет воспоминаний о встрече с ней. Я плачу по папе, пытаясь примирить человека, каким я его считала, с тем ужасным поступком, который он мог совершить.

Наконец, я плачу по всем версиям себя, которые существовали на протяжении многих лет. По растерянной пятилетке. По угрюмой девочке, переживающей развод родителей. По разъяренной девятилетке. По любопытной. По дерзкой. По послушной. Так много воплощений, каждое из которых ищет ответы, и все они ведут меня прямо сюда, прямо сейчас, к потенциальной истине, с которой я понятия не имею, как справиться.

Я надеялась, что душ и приступ плача придадут мне сил — этакий очистительный катарсис. Вместо этого у меня остаются только усталость и сморщенные пальцы. Поскольку у меня нет никакой сухой одежды, я заворачиваюсь в полотенце, беру одеяло с одной из двух кроватей и делаю импровизированный халат. Потом сажусь на край кровати и проверяю телефон.