Для начала Альдо и Адальбер плотно позавтракали, затем поднялись в комнаты принять душ и переодеться. И тот и другой предпочли не задерживаться в спальне, где так неодолимо влекла к себе мягкая постель. Нужно было как можно скорее явиться к госпоже фон Адлерштейн, хотя предстоящее свидание не обещало быть приятным.

Адальбер с восторгом помчался к своей ненаглядной красной машине и твердо решил больше с ней не расставаться.

– Возвращаться в Гальштат будем на ней, – заявил он. – Я уже ездил раз с Зеленым Яблочком, Можно оставить ее в риге километра за два оттуда, а то и попытаться подъехать еще ближе...

– Можешь ехать куда угодно, лишь бы не в озеро, – проворчал Морозини, озабоченный тем, что ему предстояло высказать. Впрочем, все, разумеется, будет зависеть от того, какой прием им окажут...

Когда машина со всем своим неподражаемым грохотом остановилась у парадного подъезда Рудольфскроне, уже можно было составить себе об этом некоторое представление: три лакея со старым Иозефом во главе встали стеной, преграждая им путь.

– Госпожа графиня никого по утрам не принимает, господа! – строгим тоном заявил дворецкий.

Морозини, нимало не смутившись, достал из бумажника заранее приготовленную визитную карточку и протянул ее слуге:

– Будьте любезны передать ей вот это. И я буду крайне удивлен, если она откажется нас принять. Мы подождем!

Пока один из лакеев исполнял поручение, они с Адальбером вылезли из машины и, облокотившись на капот, погрузились в созерцание парка, расписанного роскошными красками осени – от глубокого коричневого тона до бледно-желтого, оттененного неизменной темно-зеленой хвоей высоких елей.

– Что ты написал на карточке? – спросил Адальбер.

– Что Лиза ранена и что нам надо переговорить о важном деле...

Это подействовало незамедлительно. Вернувшись, лакей что-то шепнул на ухо Иозефу, и тот встрепенулся:

– Если господам угодно последовать за мной... Графиня приняла их в халате – должно быть, она только что встала с постели и едва успела накинуть то, что попалось под руку, – но не утратила при этом ни капли достоинства. Хотя на ее бледном и осунувшемся лице ясно читалась тревога, хотя рука, опиравшаяся на трость, дрожала, графиня стояла с высоко поднятой головой. До прихода нежданных посетителей она все же успела расчесать и свернуть мягким узлом седые волосы. В этой старухе было что-то поистине королевское, и оба гостя, на которых она произвела, по-видимому, более сильное впечатление, чем в первый раз, не сговариваясь, Дружно отвесили ей глубокий поклон. Однако графине было не до любезностей.

– Что случилось с Лизой? Я хочу знать все!

– Сегодня ночью она была ранена пулей в плечо. Но не тревожьтесь, ей оказана помощь, и сейчас она спит под охраной Марии Браунер, – ответил Альдо. – К несчастью, графиня, у нас есть и другие, более печальные, новости: мадемуазель Гуленберг похищена, ее дом разграблен, а слуги убиты.

Облегчение, мелькнувшее было на лице старой графини, сменилось настоящим горем:

– Матиас? Мариетта?.. Убиты? Но каким образом?

– Он – топором по голове, она – выстрелом из револьвера. Убийцы застали их врасплох. Покончив с теми, кто пытался встать у них на пути, они принялись обшаривать комнату. Лиза была наверху, укладывала в постель свою подругу. Схватив оружие, она ринулась вниз. Ее ранили, когда она бежала по лестнице... А мы поспешили сюда, чтобы вы узнали об этой трагедии не от полицейских...

– Не лучше ли вам было остаться рядом с моей внучкой? Может быть, ей все еще угрожает опасность?

– Сейчас она в таком месте, где ей ничто не угрожает – чтобы добраться до нее, придется перебить всю деревню. Это она настояла, чтобы мы отправились к вам. Видите ли, она опасается, что похитители, обнаружив, что заложница ничего не знает, возьмутся за вас. И она попросила нас...

– И, чтобы скорее добраться, мы проделали всю дорогу пешком, – прибавил Адальбер, весьма недовольный приемом и мечтавший хотя бы сесть. – Моя машина оставалась в гостинице, а до Гальштата мы добирались сначала поездом, потом катером, как все.

На поблекших губах старой графини на мгновение показалась тень улыбки.

– Прошу меня извинить. Должно быть, вы очень устали. Садитесь, пожалуйста! – пригласила она, устраиваясь в своем шезлонге. – Не хотите ли кофе?

– Нет, благодарю вас, графиня. Достаточно и стула, тем более что мы не хотели бы докучать вам...

– Вы мне нисколько не докучаете. К тому же, по-моему, нам следует поговорить более серьезно, чем в прошлый раз.

– Но мне показалось, что вы и тогда были вполне серьезны...

– Разумеется; и по-моему, дала вам понять, что некоторые темы затрагивать не следует? И даже, помнится, я посоветовала вам здесь не задерживаться. Каким же образом вы сегодня ночью оказались в Гальштате?

– Мы там провели несколько дней, – объяснил Видаль-Пеликорн. – Я давно хотел увидеть остатки этой очень древней цивилизации. Во время нашего небольшого путешествия я повстречался со своим выдающимся собратом, профессором Шлюмпфом, мы вели с ним волнующие беседы... Мой друг Морозини пожелал меня сопровождать...

– В самом деле? Я очень удивлена, князь, что ваши дела – мне известно, насколько они важны, – до сих пор не призвали вас в Венецию.

– Здесь я как раз и занимаюсь делами, сударыня, и вам это прекрасно известно. Точно так же, как вам известно и то, что мадемуазель Кледерман под именем Мины ван Зельден соблаговолила в течение Двух лет проработать у меня секретаршей.

– Она сама вам сказала, что мне все известно?

– А кто же еще мог это сделать?

– Не сказала ли она вам заодно и того, что я терпеть вас не могу? – с внезапной откровенностью поинтересовалась графиня.

– Поверьте, я очень сожалею об этом. Не потому ли, что я не подпал под чары «Мины»? Видели бы вы ее! Родной отец, когда встретил ее в Лондоне, покатился со смеху.

– Это, должно быть, было незабываемое зрелище! Мой зять – воплощенная серьезность, и ради того, чтобы посмотреть, как он предается веселью, стоило бы совершить путешествие; но оставим пока в стороне наши чувства. Будем играть в открытую! Вы не расстались с надеждой завладеть орлом с опалом, не так ли?

– Орел меня не интересует, равно как и его продажная ценность, хотя я готов по-царски за него заплатить. Мне нужен опал, потому что он слишком много значит для слишком многих людей. Прибавлю, что я никогда не отступаюсь, если считаю, что прав...

Наступила пауза, во время которой графиня с почти неприличной пристальностью рассматривала сидевшего напротив нее мужчину. Морозини, несомненно, был бы сильно удивлен, если бы мог прочесть ее мысли. Она находила привлекательным это лицо, которому дерзкий профиль, беспечно насмешливый рот и сверкающий взор, где голубой отблеск стали порой смягчался или волнующе окрашивался зеленым, мешали сделаться пресно-правильным. Она думала, что, будь она помоложе, непременно полюбила бы его, и удивилась, что Лиза осталась совершенно равнодушной к его обаянию и на долгих два года отказалась от собственного женского очарования. Внучка изучала его, словно энтомолог, желающий без помех наблюдать за редким насекомым. До чего странное поведение!