Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Добрались они до высоких земляных хором. У входа вкопан граненый крест, а к кресту привязан козел. Матвей постучал в дубовую дверь. Вышла старуха со свечой, седые космы до плеч. Матвей шагнул за ней, и захлопнулась, как приросла, дубовая створка.
Поначалу Матвей думал, что у него в голове хрустит, присмотрелся — кости, а от них смрад поднимается. Вертелась на языке молитва, но старуха предупредила:
— Матвей, святое слово в домовище обручем давит, — и рот Матвея наполнился лезвиями и булавками, а ноздри мясом забились.
Закончился коридор, стены разошлись, потолок поднялся, задрожал слабый свет, и Матвей увидел большой котел на огне.
Из котла вынырнул синий утопленник:
— Не бойся, Матвей, я твой папка, утонул еще ребенком — за двоеженство. Прыгай ко мне, купаться будем!
Матвей попятился, тут старуха бултыхнула Матвея в котел, а утопленник начал усердно охаживать мочалкой. Матвею стало щекотно и приятно, он уронил голову на лягушачий папкин живот и уже отстраненным взором изучал свое тело, сделавшееся синим и распухшим, а потом — белым и тонким.
Старуха прильнула к Матвею и холодом надула ему две пышные груди. Сняла серпом голову Матвея, положила между ног, расчесала гребнем так, что волосы из сивых и редких превратились в густые и вьющиеся, точно срамные, и насадила голову обратно на шею. Старуха потерла ладони, вспыхнула зеленой искрой лучина. Тогда она вытянула из зуба нить и села ткать Матвею рубаху. Обмытого Матвея обрядили в свежее, и журавли понесли комариное его тело в Египет.
Он очутился в величественном саду. Время остановилось здесь, под куполом покоя и сумрака, может, тысячу лет назад, только длинные ветви, полные цветов, разрастаясь, оплели полурухнувшие расписные стены. Вдруг полилась музыка, воздух закачался, и быстрые солнечные веники вымели тени из сада. Изображения на стенах налились красками, заплясали фигурки в париках и юбках, сад наполнился шумом райских крыл, топотом копытец, шуршанием лапок. То там, то здесь показались мордочки пугливых грациозных тварей.
Выбежали, наигрывая на смешных дудках, толстоносые карлики в двуцветных трико с оттопыренными гульфиками. Откуда ни возьмись толпы прелестных курчавых амурят окружили Матвея. Он только нагнулся их приласкать, но увидел, что у малышей острые клычки и злые глазки, и не решился.
Гул разноязычных голосов оглушил оробевшего Матвея.
Эфиопы с гирляндами бус, мускулистые бородачи в туниках, гладколицые ораторы в тогах, волхвы в небесно-голубых плащах, горбатые старухи, нагие юноши с выступающей сетью вен по всему телу, женщины в накидках до пят, хмельные калеки, пророки на орущих ишаках — все это людское море затопило каждый клочок садового пространства.
Последней въехала запряженная шакалами сияющая колесница. Стоящий в колеснице выглядел ослепительно прекрасно, один глаз его был солнце, другой — луна.
Глубокий, хрустальный по тембру голос над садом объявил:
— Полюбовный Спаситель всех людей живущих, Светлый Жених!
Красавец благосклонно кивнул и ступил на землю. Тотчас поднялась гибкая змея с красным венчиком на голове, чтоб служить опорой его руке. Жених вел на цепи отрока, который выгибался и щелкал зубами.
Женщина с угольными глазами подтащила к Жениху шелушащегося, в язвах, мученика. В паху мученика лиловела огромная шишка.
Женщина пояснила:
— Ему яблоко подбросили ядовитое, он отравился, и отравленное семя вспучилось…
Евнух-слуга подал Жениху стальной прут. Жених протянул руку, и между пальцами у него вспыхнула вольтова дуга. Прут накалился в ладони, и Жених с милосердной улыбкой ткнул алым острием прута в жуткую опухоль. Разлезлась кожа, семя брызнуло во все стороны, страшно застонал мученик и пал замертво.
— Смерть святая, и плоть святая, — иронично сказал Жених.
Грянул всеобщий смех. Матвей всматривался в трясущиеся от безудержного веселья лица и с удивлением отмечал, что никто из присутствующих в отдельности не издает звуков. Казалось, смех звучит независимым, всеобщим фоном, а люди воспроизводят только маску смеха.
Жених призвал жестом к тишине и навел палец в толпу:
— Вот моя Невеста!
Все сосредоточили взгляды на Матвее.
Он, чувствуя их настороженность, произнес, запинаясь:
— В душе давно зрело что-то хорошее… Оберегал, боялся растратить, а теперь говорю смело — бери, это твое! — и преданно уставился в жениховы очи.
Толпа одобрительно загудела, отрок на цепи забился в припадке, всколотил языком пену, проворный слуга подставил к перекошенному судорогой рту кубок и доверху наполнил бешеной слюной. Матвею поднесли кубок, он осушил его. Материнство ударило в голову, молоко закипело в грудях, внутренний голос подсказал: «Дающая рука — пламя, забирающая — лед!»
Охваченный чудной силой, Матвей порвал на милостыню ставшее хлебным тело мученика и рассовал по жадным ртам калек и старух. Безымянный палец Матвея точно обдало кипятком, и на пальце выступило золотое обручальное кольцо.
Кто-то наверху затянул небо в узел, и стянувшееся пространство образовало стены собора. Вступил писклявый хор на клиросе, вздохнул могучими легкими орган, только органиста не было видно — на стене шевелилась медвежья тень. Зажглись капающие огнем селитровые светильники. Матвей узнал среди прихожан своего покойного дядю. Дядя сделал знак: «Молчать!» — и щеки Матвея коснулся крылом нетопырь.
Оглядевшись вокруг, Матвей увидел, что роспись поблекла, кое-где вьется плющ, плиты под ногами растрескались и в щели пролезли мосластые корни. На подушках мха дремало стадо свиней, валялась скорлупа гигантского яйца, трепыхалась живая рыба. У колонн стояли истуканы в черных латах. Нищие, обмотанные цветастым тряпьем, прокалывали друг у друга волдыри. Поодаль кающиеся грешники выводили заунывные псалмы. На парчовых волнах розовые младенцы сосали пальчики, напрягали и расслабляли сфинктеры и сладострастно кричали. Подвешенная на крюк, сочилась освежеванная коровья туша. На плите собралась лужа крови, и тонкие борзые осторожно лакали из нее.
Священник, кривляясь, сказал с амвона:
— Бог родился без отца и матери от червя и рождался многажды. Червь зародился в Боге, Бог ел, и червь ел, и Бог был сыт червем, и червь — Богом. И от этого светило солнце! — Священник вытащил из-под рясы трусы, вытряхнул на прихожан и слезливо продолжал: — Бог своего сыночка солнышком грел, дождиком поливал, ветерком обдувал… — Рыдания задушили его.
Тогда заговорил Жених, блистая бледностью кожных покровов:
— Первая моя беременность завершилась мертворождением, потом родилась дочь, но умерла от кровоизлияния в мозг, от третьей беременности родился мальчик с врожденным дефектом сердца и тоже умер, четвертая закончилась выкидышем… — Жених изможденно засопел и прикрыл лицо руками.
— Дети, дети! — на все лады причитал священник. — Чего же вы ждете?! Быстренько поцелуйте папе ручку!