Тогда императоры выставили формальную отговорку: выдать принцессу-христианку за язычника — вещь невозможная. Вот тут-то Владимир и ответил, что он готов креститься. «Крестись сначала!» — настаивали императоры. Но Владимир остался верен себе, он ответил: «Пришлите попов, которые крестят меня, и принцессу; после крещения нас повенчают». Императорам пришлось уступить, и византийская порфирородная принцесса с плачем («как в плен») отправилась через море к своему жениху.

История крещения Владимира показывает, что это вовсе не был личный шаг, как его бабки Ольги, — это был зрелый, давно обдуманный шаг, шаг государственный, ибо принятие Владимиром христианства означало христианизацию всей Руси. И это Владимир понимал и предвидел. Старую, языческую веру, от которой он уже давно решил отказаться, он променял на руку принцессы[144], и византийская порфира прикрыла его происхождение по матери (подумаешь знатность: сын девки-ключницы!).

Здесь нельзя не отметить попутно и другую «осечку» историков. В летописи сказано, что Ольга, узнав о связи Светослава с Малушей, в гневе услала ее в ее сельцо Будутино, где Владимир и родился.

Так вот, историки понимают слова «ее сельцо», как сельцо не княгини Ольги, куда она услала рожать свою непрошеную невестку, а Малуши! Где это видано, чтобы у ключницы-девки было свое собственное сельцо? Ведь гордая Рогнеда недаром звала Владимира «сыном рабы» и, отклонив его предложение, согласилась выйти замуж за брата Владимира, но от благородной матери. Таковы логические способности некоторых историков.

Приняв христианство, Владимир приступил к искоренению старой веры чисто по-русски, т. е. немедленно начал полный разгром не так-то давно воздвигнутых идолов, и не только в Киеве, а во всей стране («Русские долго запрягают, но быстро едут», — сказал как-то Бисмарк).

Не менее решительно поступил Владимир и в отношении населения (ничем не хуже Петра I): всему населению Киева было приказано явиться на Днепр креститься.

«Кто бы ни был богат или убог или нищ, но если не придет креститься, — противен мне да будет». Угроза слышится не шуточная. Переводя на современную терминологию, Владимир называл неявившихся «врагами народа».

Здесь, конечно, не место излагать, как происходила христианизация Руси и каковы были ее этапы. Одно очевидно и важно: явился новый мощный фактор, объединявший впервые много— и разноплеменное государство. Явилась связь, объединявшая не поверхностно, а глубоко Новгород и Киев, Червен[145]и Ростов, славянина и чудь, ятвяга и печенега.

Лавина совершенно новых идей обрушилась на все население Руси. Это была колоссальная духовная революция, революция, потрясшая Русь и определившая весь дальнейший ход ее развития. Переворот был, конечно, глубже, чем впоследствии при Петре I.

Родились новые понятия, идеалы, обычаи, родились новая мораль и новое понимание жизни. Начался целый период «бури и натиска», когда старое валилось, а новое появлялось. Это движение охватило все племена без исключеиия (одних раньше, других позже) и определило их единство. Создалась точка центростремительных сил, к которой тянулись отовсюду нити-потоки.

Явилась, однако, не только одна государственная религия, единый новый строй жизни, но явился, что, может быть, еще важнее, единый общегосударственный язык. Богослужение на церковнославянском языке вовлекало в одну орбиту все инородные племена, подчиненные Руси. Христианизация означала для них и другое — русификацию. Естественное желание понимать службу христианской церкви порождало и знание церковнославянского языка.

Далее, священнослужители и монахи проникали в самые глухие уголки Руси, неся с собой русификацию и централизацию. Если прежде власть князя в Киеве выражалась в силе его дружинников, то ныне власть князя опиралась и на всех представителей духовенства, которое осуществляло собой ту же центральную власть, но распоряжалась не телами, а душами граждан.

Вспомним также, какое огромное количество преступлений являлось подсудным не князю, а митрополиту, и наказания выражались не только в штрафе в гривнах, но часто и в отсидке в «церковном доме».

Идея центральной власти проводилась уже потому, что глава всего духовенства, митрополит, все же был слугой князя. А что это было так, видно из того, что, когда одному из князей надоели постоянные напоминания о необходимости соблюдения постов, он приказал митрополиту замолчать и пригрозил ему, что отнимет митрополию, и, когда тот не утихомирился, князь лишил его митрополии.

В лице церкви Владимир получил огромную сеть, целый аппарат, проникавший во все уголки государства, настаивавший и своим примером показывавший необходимость подчинения князю. Получалась двойная система воздействия на население: силой и убеждением («битьем» и «сознательностью» по советской терминологии).

Так рождался деспотизм, совершенно чуждый духу Древней Руси. Этот процесс, однако, оказывал и благотворное действие: рождалось единство, рождалось государство, рождалось понятие «отечество», и появился самый термин «Россия».

Если происхождение слова «Русь» для нас непонятно, ибо уходит в тьму веков, и само оно имело главным образом этнический характер, слово «Россия» является бесспорным греческим словом[146], бывшим в употреблении на Руси прежде всего у духовенства, и с самых зачатков христианства здесь (не забудем, что почти все митрополиты были греки). Слово это имело главным образом политическое значение, обозначая государство, земли данных народов, образовавших некое целое.

Высшие чины церкви, ставленники Царьграда, греки, принесли с собой и распространили термин «Россия», заимствуя его из обихода греческого патриархата. Это слово, подобно многим другим, означавшим новые понятия: церковь, святой, грех, искупление, аналой и т. д., вошло немедленно во всеобщее употребление то ли в оригинальной, то ли в переведенной форме, ибо было словом высшей духовной власти. От нее оно перешло и к светской.

В конце концов, ее воспринял и народ, но в довольно нелепой, искаженной форме — «Расея», что бывает всегда в устах народа, если он имеет дело с чужим словом[147].

Слово «Россия» («Расея») привилось потому, что не было своего собственного для необходимого понятия, свое слово «Русь» не совсем подходило к делу, ибо обозначало только Киевскую и окрестные земли. Только впоследствии слово «Русь» приобрело и расширенное значение.