Кэролайн воспряла духом, когда появилась возможность съездить в город на весеннюю ярмарку и потанцевать. После новогоднего праздника у Фоссетов прошло несколько томительных месяцев, в течение которых Мэсси не наносили визитов и очень редко выезжали со своего ранчо. Вудворд, который когда-то показался ей захолустной дырой по сравнению с Нью-Йорком, теперь представлялся ей центром жизни и культуры. Подумав об этом, Кэролайн даже загрустила. Занималась заря следующего дня, улицы заполнил народ – ковбои и поселенцы. Два людских потока двигались вдоль Мэйн-стрит – главной улицы городка, становясь плотнее перед магазином. В воздухе, тяжелом от запахов конского пота и навоза, сохнущего дерева и свежей краски, покрывающей стены, звучали оживленные голоса. Витрины были украшены цветными гирляндами, а зазывно распахнутые двери приглашали новых клиентов сделать покупки.

Толпа развлекалась, наблюдая, как ковбои соревнуются в верховой езде и бросании лассо. Перед зрителями разыгрывали охоту на быков, состязались в стрельбе. Сложнейшие трюки с лассо поразили Кэролайн, а травлю быка она сочла слишком жестоким зрелищем и отвернулась, когда молодой бычок, мотнув головой, ударил ковбоя с такой силой, что оба повалились наземь. Джо с легкостью опередил всех остальных участников состязания в метании ножа. Раз за разом он попадал в самый центр бумажной мишени и выиграл коробку отличных сигар и новенький финский нож. Ему хлопали очень умеренно, тогда как на белых участников соревнований обрушивался настоящий шквал оваций. Однако Джо только улыбался своей кривой полуулыбкой да любовался новым клинком. Они ели жаренное на вертеле мясо, свежие персики, мороженое и медовые пирожки, дамы пили холодный чай со льдом, а мужчины утоляли жажду пивом. Кэролайн, которой после Нью-Йорка была недоступна такая роскошь, как ледник, с восторгом смаковала божественный охлажденный напиток. Они встречали соседей, и Корин разговаривал со знакомыми фермерами о ценах на муку и скот. Потом они столкнулись с Энджи и Джейкобом Фоссет. Энджи красовалась в нарядном лиловом платье, лицо ее было чересчур ярко накрашено. Когда Корин сделал ей комплимент, она отмахнулась и воскликнула со смехом:

– Выгляжу как циркачка, я знаю, но не так уж часто нам, женщинам, выпадает случай нарядиться! А мне, чтобы хорошо выглядеть, нужно поработать – не все же такие красавицы, как твоя чудесная женушка, Корин Мэсси!

– Что ж, – отвечал ей Корин, галантно приподнимая шляпу, – по мне, ты выглядишь просто замечательно, Энджи Фоссет.

Мужчины заговорили о своем, а Энджи отвела Кэролайн в сторонку.

– Есть новости, золотко? – спросила она тихо.

В ответ Кэролайн, закусив нижнюю губу, только покачала головой.

– Что ж, я тут подумала и могу посоветовать тебе кое-что… – сказала Энджи.

Вечером оркестр играл вальсы и польки, а также кадриль. Чтобы танцевать было легче, песчаную Мэйн-стрит застелили огромными полотнищами холста, поскольку такое множество пар не вместил бы ни один зал городка. Кэролайн танцевала грациозно и изящно, даже несмотря на то, что поступь Корина после нескольких кружек пива была не совсем верна, а холст под ногами собирался в складки. Глядя на здания и людей, Кэролайн чувствовала себя куда лучше, чем в прошедшие месяцы. Они танцевали мексиканский вальс, расталкивая плечами танцующих рядом, и какое-то время улыбка на ее лице была не бравадой или притворством, а самой настоящей улыбкой.

Позже Кэролайн, болтая о том о сем в обществе вудвордских дам, увидела Корина, идущего через улицу. Он склонился к Сороке и положил руки ей на живот. Казалось, он баюкает его округлость, касаясь ее бережно, почти благоговейно, а Сороке, хотя и явно смущенной, это определенно доставляло удовольствие. Кэролайн затаила дыхание, кровь прилила к щекам. Понятно, что Корин навеселе, и все же так вести себя… это уж слишком. Вскоре, однако, щеки Кэролайн запылали уже по другой причине. Корин отвернулся, взгляд его затуманился. Он ждет, догадалась Кэролайн, ждет, когда в животе индианки зашевелится младенец. И, наблюдая за ними, за этой почти интимной сценой, она вдруг увидела в прикосновениях своего мужа к Сороке что-то неожиданное – слишком уж это было похоже на прикосновение собственника.

Холодно. Мы идем в лес в самую длинную ночь года. Все трое. Эдди долго уговаривал Бет пойти, так что под конец ей вроде бы даже стало интересно. Резкий, пронизывающий ветер пробирается под куртки, и мы почти бежим на негнущихся от холода ногах. В темноте под ясным небом блуждают лучи наших фонариков. Луна светит ярко, а из-за летящих облаков кажется, что она плывет по небу. Входя в лес, слышим тявканье лисицы.

– Что это было? – ахает Эдди.

– Оборотень, – безразличным тоном отвечаю я.

– Ха-ха. Кстати, сейчас не полнолуние.

– А… ну ладно, значит, это лисица. Тебя не проведешь, Эддерино.

Настроение у меня приподнятое. Я чувствую себя раскрепощенной, как будто сдерживавшие меня путы перерезаны, – и теперь я могу парить, свободно летать. Такое бывает, когда я бодрствую в ясные ночи. Видно, есть что-то такое в дующем во тьме ветре – в его стремительном движении, в его беззаботности. Он словно говорит: Летим! Если захочешь, я могу подхватить тебя и унести. Вот и нынешний ветер будто обещает что-то.

До нас уже доносятся музыка, выкрики, смех, мы видим на стволах деревьев отсветы огня. Бет останавливается, не решаясь идти дальше. Руки у нее сложены на груди. Свет от костра обрисовывает каждую черточку ее встревоженного лица. Не будь с нами Эдди, она, по-моему, так и осталась бы стоять здесь, под покровом деревьев, схоронилась бы в тени и только наблюдала. Я вытаскиваю из кармана плоскую фляжку и, не снимая перчаток, пытаюсь отвинтить пробку. Мы стоим кружком, наше дыхание облачками взлетает в небо.

– Глотни. Давай, давай. Согреешься, – говорю я сестре, и она в кои-то веки не упрямится, делает большой глоток.

– А мне можно? – спрашивает Эдди.

– Размечтался, – отвечает Бет, вытирая подбородок, и заходится кашлем. Ее голос звучит настолько живо, по-настоящему, как у прежней Бет, что я широко улыбаюсь и беру ее за руку.

– Идем, познакомлю тебя с Патриком. Он классный. – Я тоже отхлебываю из фляжки, обжигаю горло, а потом мы идем вперед.

Я немного нервничаю, когда мы входим в освещенный круг. Как и раньше, я не совсем уверена, что мы желанные гости. Но вот нас замечает Патрик, сразу бросается к нам, представляет, знакомит с множеством людей, и я изо всех сил пытаюсь удержать в голове имена. Сара и Кип – длинные волосы блестят в свете костра, полосатые вязаные шапочки; Дениза – миниатюрная женщина, лицо в глубоких морщинах и чернильно-черные волосы; Смурф – огромный, руки как лопаты, добродушная улыбка; Пенни и Луиза – Пенни бритоголовая, с жестким взглядом, больше похожа на мужика в юбке. Люди в яркой одежде, с темными, светлыми, рыжими волосами. Они кажутся мне похожими на бабочек на зимней морозной земле. В кузове пикапа установлен музыкальный центр, а вдоль аллеи стоят автомобили. Есть и дети, они носятся, снуют в толпе. Эдди исчезает, а чуть позже я вижу его рядом с Гарри – они нанизывают на длинные пруты толстые пачки опавших листьев и бросают в огонь.