войне, кровавой и жестокой войне, защищая отечество.

Среди лесов и гор, среди опасностей и трудов честная и могучая натура принца сохранила чистоту и целомудрие, и он вполне заслужил прозвище «Великодушный». Это был принц, принц в полном смысле слова, — явление редкое. Даже у английских тюремщиков он невольно возбуждал почтение своим молчаливым достоинством. Ни упрека, ни жалобы не слыхал от него никто: он постоянно был одинаково горделиво-спокоен, меланхоличен и ничем иным не протестовал против несправедливого и варварского обращения, которому подвергался до самого освобождения.

Привыкнув к патриархальным обычаям воинственного горского племени, он совершенно не был знаком с цивилизованной жизнью.

Все черты характера принца достигали каких-то исключительных пределов. Так, например, он был упорен в исполнении обетов, доводил преданность до крайности, доверчивость до ослепления, доброту до самозабвения; зато к лжецу, коварному обманщику, к неблагодарному он был неумолимо строг. Ему ничего не стоило убить изменника, потому что он и себя считал бы достойным смерти, если бы совершил подобное преступление.

Словом, это была вполне цельная натура, со всеми достоинствами и недостатками. Несомненно, что подобный человек стал бы любопытным объектом для изучения в таком городе, как, например, Париж, где он должен был бы столкнуться и вступить в борьбу с различными темпераментами, расчетами, неискренностью, разочарованиями, хитростью, обольщениями, уклонениями и притворством утонченного общества.

Мы потому делаем такое предположение, что Джальма, с тех пор как было принято решение о поездке во Францию, был охвачен одной страстной мечтой: быть в Париже! В Париже, в том сказочном городе, о котором даже в Азии, этой стране чудес, рассказывали дивные вещи. Особенно возбуждали живое воображение пылкого и до сих пор целомудренного юноши мечты о французских женщинах… о блестящих, обольстительных парижанках, представляющих собою чудеса элегантности, грации и очарования, способных затмить все пышное великолепие всемирной столицы.

И в эту минуту, под влиянием дивного теплого вечера, среди опьяняющего аромата цветов, усиливавшего биение пылкого и молодого сердца, Джальма мечтал об этих волшебницах, наделяя их обольстительностью и красотой.

Ему казалось, что там, вдали, в пространствах золотистого света, обрамленных зеленью деревьев, проносятся белые, стройные, очаровательные и соблазнительные призраки, которые, улыбаясь, посылают ему поцелуи на кончиках розовых пальцев. И не в силах совладать с охватившим его страстным порывом, Джальма, в припадке какого-то ликующего исступления, испустил торжествующий, полный мужества и дикой отваги радостный крик, передавая возбуждение и своей кобыле, которая бешено помчалась.

Солнечный луч, пробившись сквозь зеленую листву, озарил всадника и лошадь.

В это время на конце тропинки, пересекавшей под углом аллею, где ехал Джальма, показался быстро идущий человек.

При виде Джальмы он с изумлением остановился.

Действительно, трудно было себе представить что-нибудь чудеснее этого красивого, загорелого, пылкого молодого человека в белой развевающейся одежде, легко сидящего на гордой черной лошади с разметавшейся густой гривой, длинным хвостом и покрытыми пеной удилами.

Вдруг произошла обычная для человека неожиданная смена настроения. Джальму разом охватила какая-то неопределенная и сладостная тоска, он прикрыл рукой затуманившиеся слезами глаза и бросил поводья на шею послушной лошади. Та сразу остановилась, вытянула свою лебединую шею и повернула голову к пешеходу, которого она увидела сквозь чащу кустарника. Путник был одет так, как одеваются европейские матросы: в куртку и белые холщовые штаны с широким красным поясом; на голове была плоская соломенная шляпа. Его звали Магаль — контрабандист. Он приближался к сорока годам, но на его темном открытом лице не было ни бороды, ни усов.

Магаль подошел к молодому индусу.

— Вы принц Джальма? — спросил он его на довольно скверном французском языке, почтительно прикладывая руку к шапке.

— Что тебе надо? — сказал индус.

— Вы сын Хаджи-Синга?

— Да, что тебе надо, повторяю?

— Вы друг генерала Симона?

— Генерала Симона?! — воскликнул Джальма.

— Вы едете его встречать, как ездите каждый вечер, в ожидании его возвращения с Суматры?

— Но откуда ты это знаешь? — с любопытством и недоумением спрашивал Джальма контрабандиста.

— Он должен был приехать в Батавию сегодня или завтра?

— Ты разве прислан им?

— Может быть… — сказал Магаль с видом недоверия. — Но вы действительно сын Хаджи-Синга?..

— Ну да… а где ты видел генерала?

— Ну, хорошо; если вы сын Хаджи-Синга, — продолжал Магаль, недоверчиво поглядывая, — то какое у вас прозвище?

— Моего отца звали «Отцом Великодушного», — с грустью в голосе отвечал Джальма.

Казалось, эти слова рассеяли сомнения контрабандиста; но, желая окончательно удостовериться, он задал новый вопрос:

— Два дня тому назад вы должны были получить письмо от генерала Симона… с Суматры?

— Да… но к чему эти вопросы?

— К тому, что прежде, чем исполнить данное мне приказание, я должен убедиться, действительно ли вы сын Хаджи-Синга.

— Чьи приказания?

— Генерала Симона.

— Где же он сам?

— Когда я удостоверюсь, что вы принц Джальма, тогда я вам это и скажу. Правда, мне сказали, что у вас вороная кобыла и красные поводья… но…

— Да будешь ли ты говорить, наконец?

— Сейчас отвечу… если вы мне скажете, какая бумажка лежала в последнем письме генерала с Суматры?

— Отрывок из французской газеты.

— А какая заключалась в нем новость: приятная для генерала или нет?

— Конечно, приятная. Там сообщалось, что за ним признали право на звание маршала и титул, пожалованные ему императором. Такая же справедливость была оказана и другим его друзьям по оружию, изгнанным, подобно ему.

— Ну, действительно, вы принц Джальма, и, кажется, я могу говорить… — сказал контрабандист, подумав. — Генерал Симон сегодня ночью высадился на острове, но в тайном от всех месте.

— В тайном месте?..

— Да, он вынужден скрываться!..

— Он?! — воскликнул с изумлением Джальма: — скрываться? Но почему?

— Этого я не знаю…

— Но где же он? — спросил молодой человек, бледнея от беспокойства.

— В трех лье отсюда… близ берега моря… в развалинах Чанди…

— Зачем ему скрываться? Не понимаю! — повторял все с большим и большим беспокойством Джальма.

— Не знаю точно… Но, кажется, дело идет о какой-то дуэли, в которой генерал участвовал на Суматре! — таинственно произнес контрабандист.

— Дуэль?.. С кем же это?

— Не знаю… я вообще ничего точно об этом не знаю… А вы знаете, где находятся развалины Чанди?

— Да.

— Генерал велел вам сказать, что он будет вас там ждать…

— Ты, значит, приехал с ним вместе?

— Я служу лоцманом на небольшом судне у контрабандистов, на котором он прибыл с Суматры. Генерал знал, что вы каждый вечер выезжаете его встречать по дороге, идущей к молу, — поэтому я шел наверняка. Он сообщил мне подробности о полученном вами письме, чтобы доказать, что я действительно послан от него. Написать же он не мог…

— Он ничего тебе не