На земле настали удивительные времена. Человек, недавно еще подчиненный окружавшему его миру, развернулся в яркий, пышный цветок и затмил собою все живущее на земле. Он недавно еще понятия не имел о счете и измерении, и вот начинает пользоваться для этих целей собственными частями тела[17], а вслед за тем создает целый ряд наук с их чудесами. Недавно еще он с трудом выражал устно свои мысли. Но вот он уже умеет излагать их на дереве и других материалах, и вскоре научится удерживать их в памяти с помощью мертвых машин. Недавно еще он дрожал перед каждым крупным зверем, и что же мы видим? Он приручил лошадь, быка и сделал собаку верным своим слугою. Недалеко уже то время, когда он будет творить чудеса с помощью пара и электричества.

Каждое животное до последнего своего вздоха остается верным нравам и обычаям своих предков. Орел одинаково свивает гнезда во все времена; как он свивал их при римских императорах, точно так же он будет их вить и в XIX веке. Один лишь человек неустанно меняется и совершенствуется. Можно смело сказать, что в этом существе, созданном из тех же тканей, соединены все духовные проявления животного мира с придачей новых, неизвестных еще тому качеств и способностей. Он подчинил себе весь мир и пожелал быть самостоятельным во всем. С тех пор, как существует земля, не было еще примера, чтобы один лев был слугою другого льва и чтобы одному льву подчинялись тысячи других львов. И ясное солнце не видало еще, чтобы один медведь был во сто крат умнее другого, одна белка в тысячу раз богаче другой, чтобы одна антилопа носила в себе сердце тигра, другая хитрость лисы, третья благородство и мудрость слона. Ничего подобного еще не видела земля. И вдруг явился человек и показал все эти чудеса… Отныне историку земли нечего больше писать о животных. Земной шар покрыл род человеческий, и ему принадлежит теперь главное место в истории. Львы, гиппопотамы, антилопы, крокодилы, гремучие змеи продолжают жить в своих берлогах и болотах, но в поступках их ничего нового заметить нельзя. Они живут точно так же, как жили их предки тысячи лет тому назад. Чудо и венец земли теперь человек. Он царь земли! Он вызвал к жизни и заставил служить себе дремавшие силы природы, а его стремлениям и порывам не видно границ!..

***

Ах! если бы он хотел быть так же добр, как он умен и могуч

***

Перед болезненно-настроенным воображением геолога с мучительной ясностью мелькали картины из жизни человечества, уже выступившего на историческое поприще. Они касались всех веков и народов и были одна мрачнее другой… Насилие Бог весть сколько раз торжествовало над справедливостью. Человек, это мягкое и забитое когда-то существо, не раз превосходил жестокостью все живущее на земле. Он не раз казался чудовищем, какого не видывала земля. У него оказались усовершенствованные когти тигра в виде кинжалов, мечей, ядовитых стрел и других смертоносных орудий. И это венец творения! Это существо, которое ставит себя над всеми животными и говорит: «Я слава земли! Я ее гордость!..»

***

Среди мрачных картин, мелькавших перед профессором, он видел порой и иные, светлые, но они приносили ему мало удовлетворения. Он верил, однако, в конечное торжество добра над злом и света над мраком.

«Отчаиваться незачем», — говорил он себе. Разве можно требовать от человека, чтобы он сразу победил в себе все дурные стремления? Разве мы не видим, что он облагораживается с каждым веком?..

Так утешал он себя, не желая расстаться со своей страстной верой в доброе зерно человека; но какой-то насмешливый, неприятный голос шептал ему на ухо злые, едкие слова неверия и сомнения, и перед ним восставали вновь картины еще более мрачные, еще более ужасные…

XXVII

РЕСПУБЛИКА УНИАМ-ВЕСИ

— Довольно! — закричал наконец профессор и рванулся с кровати, но чья-то рука удержала его.

— Успокойтесь! — прозвучал над его ухом чей-то нежный, но настойчивый голос. Профессор почувствовал какую-то странную боль в висках и сомкнул глаза.

Когда он опять открыл их, он увидел наклоненное над собою лицо, поразившее его своим видом. Это было кроткое, в высшей степени благородное, одухотворенное лицо с проникавшим в душу взглядом дивных глаз.

Таких глаз геолог никогда еще не видал. Какое-то неземное очарование лилось из этих чудных глаз, ясных, как солнце, как первая юность. Геолог почувствовал необыкновенное расположение к этому существу. Он не мог дать себе отчета, мужчина это или женщина. Совершенное отсутствие зубов и растительности на лице и голове возбудили его удивление и любопытство.

— Кто вы? — спросил он по-польски. Незнакомец ответил ему очень благозвучными, но совершенно непонятными словами. Профессор заговорил по-английски, но не получил ответа.

По лицу незнакомца или незнакомки пробежал луч радости. Геолог настойчиво повторял свой вопрос по-немецки, по-французски, все так же безуспешно. Незнакомец, по-видимому, не понимал ни одного из этих языков. Наконец он отошел, добродушно улыбаясь, и вернулся тотчас в сопровождении дряхлого старика, у которого тоже не было волос ни на лице, ни на голове. Допотопнов обратился к нему с тем же вопросом.

— На каком языке вы говорите? — спросил старик на ломаном английском языке.

— На английском, — ответил профессор. — Но зачем вы спрашиваете, раз вы знаете этот язык?

— Я не знал, что он так называется, — наивно сказал старик и, помолчав минуту, прибавил: — Хотя вид у вас очень суровый, но я вижу, что вы человек и мужчина. Кто вы и откуда?

— Я поляк, профессор геологии и палеонтологии в Оксфорде.

— Я этого не понимаю, — ответил старик.

— Где же я нахожусь? — вскрикнул профессор, испуганный не столько ответом, сколько выражением сострадания, которого незнакомец не сумел скрыть на своем милом лице. Из ответа он узнал, что находится в Африке.

— Далеко от Лондона? — продолжал он свои вопросы.

— От Лондона? Вы произнесли удивительное слово. Ученые препираются о его значении. Оно встречается на многих остатках старинных предметов и памятников.

— Но ведь это пятимиллионный город! Это сердце Англии и даже всего мира, можно сказать!

— Вы говорите прелюбопытные вещи. Позвольте, дайте припомнить… Это, вероятно, тот город, следы которого открыты