Но аккурат через год после того, как советская власть скоропостижно сыграла в другой ящик, в жизни института наступило время перемен.

Для начала его бюджет урезали чуть ли не вполовину. Народ насторожился, но каких-либо решительных действий предпринимать не спешил, наивно полагая, что все эти неурядицы носят временный характер, и что молодое правительство молодой России вскоре направит страну по пути научно-технического прогресса и экономического процветания.

Однако когда на следующий год бюджет урезали снова, причем уже втрое, народ наконец понял, что с надеждами в отношении молодого правительства молодой России он явно погорячился, плюнул на научно-технический прогресс и… побежал в поисках лучшей доли. Бывшие кандидаты и доктора, вооружившись огромными клетчатыми сумками, активно включились в благородный процесс насыщения отечественного рынка импортным барахлом, доказывая тем самым, что наука способна-таки приносить людям реальную пользу.

На своих постах в институте оставались только самые преданные науке люди — те, кто ничего другого в жизни делать не умел и не хотел. Несмотря на то что зарплату, и без того обгрызанную со всех сторон, не платили уже полгода, они упрямо продолжали ходить на работу и даже пытались что-то изобретать.

Дирекция института, которая, в отличие от своих бывших подчиненных, чувствовала себя довольно неплохо, сдавая в аренду быстро высвобождавшиеся площади, поначалу сохраняла чувство юмора и наблюдала за этими чудачествами с живым интересом экспериментатора. Но вскоре на смену благодушию пришло раздражение. Свободных площадей практически не осталось, а финансовые аппетиты новоявленных акул от недвижимости продолжали неуклонно расти. И тогда руководство решило перейти от пассивного созерцания к стадии активных действий.

Для начала фанатикам отключили воду. Но те приспособились таскать ее в пластиковых бутылках из туалета этажом ниже. Отключать воду там дирекция не решилась, справедливо опасаясь негативной реакции арендаторов.

Отключили отопление. Но зима, как назло, в тот год выдалась на редкость теплой, и «товарищи ученые» особого дискомфорта не испытывали. Кутаясь в кургузые пальтишки, они продолжали исправно трубить «от звонка до звонка», аккуратно расписываясь в журнале прихода-ухода, который, впрочем, все равно никто не проверял.

Последним шансом дирекции оставалось электричество. Поскольку институтский электрик тоже подался в «челноки», пригласили человека со стороны. Что едва не привело к трагическим последствиям. Самодеятельный монтер, копаясь в хитросплетении упрятанных в фальш-потолок проводов, загремел с четырехметровой стремянки, получив сотрясение мозга и сломав в двух местах ногу, а также ключицу и пару ребер.

На этом терпение дирекции иссякло. Заплатив горе-специалисту отступные, она перешла в генеральное наступление. Проходную завода оккупировали дюжие молодцы в камуфляже, проверявшие пропуска, а в опустевших наконец помещениях уже на следующий день начался капитальный ремонт.

А вскоре в здании случился пожар. Огонь вспыхнул посреди ночи в находившемся на седьмом этаже кабинете директора института (так его по инерции продолжали называть) и вскоре перекинулся в расположенные этажом выше лаборатории, отвоеванные у научных энтузиастов. Там в большом количестве хранились краски, олифа, растворители и прочие необходимые для косметического ремонта прелести. Нетрудно догадаться, что уже через несколько минут здание института напоминало громадный факел, ярко освещавший центр города. Прибывшим на место пожарным расчетам не оставалось ничего другого, как обильно залить водой нижние этажи, дабы локализовать пламя и не допустить обрушения конструкций.

Возможно, на причины столь странного развития событий мог бы пролить некоторый свет сам директор. Во всяком случае, у арендаторов, чьи документы, мебель, оргтехника и прочее имущество оказались безнадежно испорченными, были к нему по этому поводу определенные вопросы. Но директор… исчез. Причем, как выяснилось чуть позже, вместе с деньгами, вырученными от аренды здания. Счета были обналичены аккурат накануне пожара.

О дальнейшей судьбе бывшего руководителя научного учреждения ходили самые разнообразные слухи. Одни небезосновательно считали, что его тело давно покоится на дне реки в районе железнодорожного моста. Другие же с пеной у рта уверяли, что дальние родственники знакомых их знакомых видели господина директора то ли на Мальдивских, то ли на Сейшельских островах, где у него имелась пусть и не слишком большая, но все же собственная вилла.

Десять лет здание, получившее в народе прозвище «окурок», простояло, никому не нужное, пугая гостей города мрачным видом обгоревшего остова верхних этажей. Но на одиннадцатый год возле «окурка» вдруг засуетились строители. Прилегавшую к нему территорию огородили дощатым забором, а само обезображенное здание обнесли лесами и завесили защитной сеткой. Среди местного населения снова поползли слухи. В возрождение отечественной науки никто, разумеется, уже не верил, поэтому о восстановлении собственно института речи не шло. А вот в то, что «окурок» куплен под резиденцию для местного олигарха, которого вскоре назначат мэром Юрьевска, поверили очень многие.

А через пару лет после начала ремонтных работ на фасаде обновленного до неузнаваемости здания засверкала, положив конец не утихавшим спорам, надпись: Бизнес-центр «Меридиан».

Изменился институт и внутри. О былой принадлежности бывшего храма науки к науке как таковой напоминал теперь лишь настенный барельеф в холле. Барельеф изображал типичного советского ученого, державшего на вытянутой перед собой ладони изображение клубка эллипсов с шариком посередине — «мирный атом». Сам ученый был пустотелым, и, вероятно, только это обстоятельство спасло его от неминуемой гибели. Барельеф давно сдали бы в пункт приема цветных металлов, но в виде лома он попросту не окупил бы затрат по демонтажу и транспортировке. На него плюнули и оставили.

В остальном же главный холл было не узнать. Отделанный в стиле «модерн», он был оборудован в соответствии с требованиями нового времени: турникеты с магнитными считывателями, видеокамеры под потолком и ЧОПовцы в черной униформе с эмблемами на рукавах и дубинками на поясе.

Однако вошедшего в холл автора исторического наброска «Мумия и дети» поучительная история бизнес-центра занимала сейчас меньше всего. Художник, не обращая внимания на барельеф ученого, быстрым шагом направился к турникетам. Возмущенный разум его кипел. Про ногастую журналисточку он давно забыл. Новые впечатления вытеснила жгучая обида. Что еще за фортеля? Что за дешевые угрозы уйти из дома? Да, не все идеально в семейной жизни, но если из-за каждого платочка расставаться с жилплощадью, наступит острый дефицит жилья. На всех отдельных квартир не напасешься. Или что: если хата — ее, так и беспредельничать можно? Да еще хорька своего оставила, чтоб кормил. Ничего, сейчас он объяснит этой акуле капитализма, что такое настоящий мужчина. Любовь — любовью, но надо и совесть иметь. Ладно бы действительно изменял, не так обидно было бы!

Репин на ходу толкнул штангу, но проход оказался заблокированным.