Американские техники молча наблюдали за действиями русских. Они были убеждены в том, что взлететь отсюда невозможно. Когда же узнали, откуда будет взлетать Гамов, заволновались и заспорили между собой:

– Да не сможет он взлететь, только работы прибавляет. Ладно бы летом, а то ведь погода, смотри какая, – ворчал техник, подавая товарищу на плоскость крыла канистры с бензином.

– А может, и взлетит, – отвечал ему тот сверху. – Русские, ведь сам знаешь, сумасшедшие, без страха. Надо терпеть до конца.

– Ставлю десять против одного – не взлетит!

– На таких условиях, пожалуй, я пожертвую один доллар, – рассмеялся его товарищ. – А вдруг взлетит?

Подслушав их разговор, Пётр с веселым видом показал тому, кто поставил на него доллар, большой палец и прокричал:

– Не бойся, я тебя не подведу! – и полез в кабину.

Технарь закивал головой, сверкая голливудской улыбкой:

– Учти, вода сейчас холодная как смерть, старайся не попасть в неё.

Гамов погладил штурвал и проворчал про себя:

– Вторая попытка. Ты уж, дорогой, постарайся, не подведи!

Он разговаривал с самолётом и верил в него, как в живого. Человеческий, как сейчас говорят, фактор он вообще не рассматривал, потому что знал: сделает всё для того, чтобы взлететь. Пётр снова включил двигатели и, развернув бомбардировщик, порулил следом за «джипом».

У места предполагаемого старта Гамов осторожно, словно на ощупь, пустил переднее колесо на льдину. Прыгая через трещину, самолет подскочил на ледяной кромке, но препятствие преодолел.

Пётр поставил «Бостон» на тормоза, еще раз проверил работу моторов. Все было в порядке.

Уже ничто не могло остановить Гамова. Он знал, что в конце пробега, в точке отрыва самолёта от льдины, сердце замрёт и, только почувствовав, что самолёт в воздухе, снова начнёт работать в обычном режиме. Так было всегда, но сегодня случай особый, сможет ли он доказать, прежде всего самому себе, что он настоящий лётчик. Молодой комэск был обязан сделать это, назад пути не было.

Положив руку на секторы газа, пилот повернул голову в сторону подполковника Недосекина, стоявшего у «джипа». Командир полка вновь взмахнул рукой, давая разрешение на взлёт.

Гамов врубил двигатели на полную мощность и, сняв машину с тормозов, погнал её по льду. Он не торопился отрывать самолет от льдины и удлинял разбег насколько было возможно. Надо было дать самолёту набрать максимальную скорость. Но вот впереди уже показался край льдины. Слева по курсу взлёта ленивые моржи, приподнимая головы, мотали ими из стороны в сторону, словно пытаясь рассмотреть возмутителя спокойствия.

Для себя он отметил точку отрыва. Она находилась на самом краю льдины. И пилот решительно взял штурвал на себя. Винты сорвали брызги с гребешков волн, море плеснулось в стекло кабины. Колеса шасси уже не бежали по крепкому льду, но они и не были в воде, а, зависнув над ней, продолжали своё инерционное вращение. Замершие от напряжения люди на берегу, увидев, что самолёт оторвался от земли, запрыгали от радости, а победивший в споре Джон, несмотря на мороз и довольно крепкий ветер, даже подбросил вверх свою шапку.

Гамов выдохнул. Сделав разворот и пролетая над стартом, он увидел знакомых моржей, которые, испугавшись рёва моторов, спасаясь от незнакомого чудища, пролетающего над их головами, неуклюже прыгали с льдины в море. Помахав им крыльями, пилот направил свою машину в сторону Нома. Он не стал убирать шасси, до аэродрома было всего около тридцати километров.

Когда он приземлился на аэродроме Нома, большая толпа окружила самолет. Какие-то незнакомые люди вытащили летчика из кабины и начали его качать…

На следующий день об этом взлёте было написано в американских газетах. Они в самых восторженных тонах отзывались о мастерстве и смелости советского пилота, а журнал «Лайф» поместил на своих страницах фотографию советского лётчика.

Приказ о назначении Гамова командиром эскадрильи вызвал у членов экипажа двоякое чувство. Радость и гордость за своего товарища омрачалась тем, что из экипажа уходил их друг, один из лучших пилотов полка, о котором ходила слава как об умелом, грамотном и удачливом лётчике. Кроме того, это был справедливый командир и очень надёжный товарищ. Они гордились тем, что летали с Гамовым. Расставание было грустным, и чтобы как-то сгладить эту горечь, Гамов сказал:

– Это ничего, что теперь экипажи разные, всё равно летаем вместе, выполняем одни задачи. А вам – спасибо, теперь вы можете гордиться тем, что в своём экипаже вырастили командира эскадрильи. Он обнял каждого и закончил: удачных вам посадок, ребята, и чистого неба.

На следующий день им представили нового пилота, нового командира экипажа. Это был человек несколько старше тридцати лет, среднего роста, крепкого телосложения. Он не имел ни боевого опыта, ни опыта полётов в Заполярье. Звали его Крючков Сергей Васильевич. Более десяти лет он прослужил в училище лётчиков, где обучал курсантов лётному делу. С первых дней войны он, как и многие другие его товарищи, засыпал командование рапортами с просьбой отправить его на фронт.

Но военная судьба распорядилась иначе, вместо фронта его направили на Аляску. Разместившись там, где ранее располагался Гамов и, уловив на лицах членов экипажа налёт некоторого неудовлетворения, он сказал:

– Чем не довольны, орлы? Внешность не героическая, или ростом не вышел? Но придётся летать вместе. Я к вам не просился, хотел попасть на фронт, но решением командования был направлен сюда, в глубокий тыл.

– Какой это тыл и насколько он глубок, вы, товарищ командир, надеюсь, узнаете уже в первом полёте, – с обидой проговорил штурман. – А то, что вы отреагировали на наше настроение, то это к вам не относится. Это наша грусть по бывшему нашему командиру.

– Ну, простите, если обидел, – ответил Крючков, сглаживая свою первую реплику. – Я ведь всегда считал, что война там, где стреляют, а вся остальная территория – это тыл.

– Да ладно, – проговорил Сорокин. – Скоро вы сами всё поймёте. А сейчас в честь знакомства давайте попьём чайку. Вася, давай-ка, организуем по стаканчику.

За чаем познакомились поближе. Каждый рассказал о себе, о том, как складывалась судьба до Аляски, как попали сюда. А новый пилот, послушав истории, которые имели место в лётной практике полка, согласился с тем, что был не прав, назвав их работу тыловой службой.

Утром, ставя задачу на лётный день, командир полка довёл до лётного состава плановую таблицу. Он объявил лидера, которым был вновь назначенный командир эскадрильи капитан Гамов, истребителей, в том порядке, в котором они пойдут в строю.

– Экипаж старшего лейтенанта Крючкова пойдёт замыкающим. Все свободны, старшего лейтенанта Крючкова и лейтенанта Сорокина прошу остаться, – закончил своё выступление подполковник Недосекин.

Когда все покинули класс подготовки к полётам, он сказал: