— Отпусти ее сейчас же, негодяй ты этакий; и впредь не смей к ней даже прикасаться, ты не имеешь никаких прав по отношению к ней!

— Будь повнимательнее к тому, что ты говоришь, Элен!

Ситуация осложняется. Должно быть, он отпустил-таки Виржини, ибо теперь откуда-то из угла доносится лишь тихое шмыганье носом.

— Я говорю то, что хочу, и тебе меня не запугать!

— Прошу тебя: прекрати все это!

Я «вижу», как они стоят сейчас друг напротив друга словно пара петухов перед дракой: смертельно бледные, с раздувшимися ноздрями, плотно сжатыми губами — как и всякая супружеская пара, охваченная гневом друг на друга. Затем Поль вдруг решает выйти из боя:

— О, к черту все; я ухожу.

— Поль! Ты куда?

— Тебе-то какая разница? Займись лучше своей дочерью.

Громко хлопает дверь.

— Мама!

— Да, дорогая, мама тут, с тобой…

— А когда мы будем ужинать?

— Сходи на кухню, там есть пицца.

— А можно я буду есть и смотреть «Бэтмэна»?

— Да, если хочешь; только постарайся ничего не испачкать.

Военные действия на сегодня закончены: временная передышка. Виржини — со своей пиццей — все еще хлюпая носом, вновь устраивается перед телевизором. Я ощущаю какое-то движение у себя за спиной. Это Элен — она берется за кресло и отвозит меня в кухню.

— Хотите немного пива?

Я приподнимаю палец. Разумеется, еще бы — глоток хорошего холодного пива…

Слышно, как она открывает банку, как булькает пиво, наполняя стакан; у меня уже слюнки текут — ну совсем как в баре. Наконец-то. Этого глотка доброго, хорошо охлажденного пива я ждала целый год… Элен дает мне еще немного выпить, затем наливает и себе.

— Поль прав, я принимаю слишком много таблеток. Но ведь все из-за того, что я не могу уснуть. И нет больше сил часами ворочаться в постели с боку на бок, думая обо всем этом. У меня создается впечатление, будто мой брак, что называется, «выдохся». А вам, должно быть, кажется, что оба мы просто рехнулись…

Мой палец остается недвижим.

— Знаете, я сейчас скажу вам одну вещь, которой я никогда никому не говорила. — Она понижает голос почти до шепота. — Поль Виржини — не отец.

Тут я просто каким-то чудом не подавилась очередной порцией пива.

— Когда мы с ним познакомились, Виржини была младенцем. Он женился на мне, удочерил ее и обещал заботиться о ней, как о родной. Он сдержал свое слово. Я прекрасно знаю, что сама во всем виновата: постоянно срываюсь — как сегодня, например… Виржини не знает, что он ей не отец, я никогда не говорила ей об этом. Как бы там ни было, но того, другого отца, она никогда не увидит. Еще немного пива?

Я приподнимаю палец. И мы снова пьем.

— Теперь кажется, что все было так давно… это уже — в прошлом. Я была очень молода. И очень глупа. Знаете, детство на мою долю выпало довольно тяжелое. О, совсем не то, что вы, наверное, подумали: я выросла во вполне обеспеченной семье, но отец мой, скажем так: отнюдь не страдал избытком нежности к своему семейству. А мать… она всегда молчала, потому что боялась его. И пила — чтобы хоть как-то забыться. Тридцать лет подряд он ее бил. Когда отец умер, это, казалось бы, должно было принести ей настоящее облегчение, но она пережила его совсем ненадолго. Умерла от рака полгода спустя. Настоящая мелодрама! Остается лишь заметить, что хорошую взбучку получала, как правило, не только она. (В голосе Элен звучит несколько саркастическая горечь.) Никогда не забуду своего, исполненного достоинства, отца — он, между прочим, был врачом; и нас с матерью — всегда бледных, в красивых платьях, под которыми скрывалась масса синяков… Почему я вдруг взялась рассказывать вам об этом? Ах да, чтобы объяснить, что когда я познакомилась с Тони… Если бы я только могла предвидеть, что за этим последует… Опять голова разболелась: всякий раз, когда я завожу речь о своих родителях или о Тони, у меня сразу же начинает болеть голова. Да и вообще время уже позднее, пора мне укладывать Виржини в постель. Еще немного пива?

Я приподнимаю палец. И — почти машинально — глотаю пенистую жидкость. Так значит, Поль — не родной отец Виржини. Да, но разве это что-то меняет? Ровным счетом ничего. А Тони… Что же он сделал такого, чтобы она упоминала о нем теперь лишь подобным образом? Может быть, он ее бил? И где он теперь? В тюрьме? Нет, хватит; я, похоже, уже романы сочинять принялась. Любопытно: а они действительно уверены в том, что Виржини ничего не знает? Ребятне подобного возраста известно подчас куда больше, чем предполагают взрослые. Как бы там ни было, мое пребывание здесь оказалось далеко не бесполезным. За это время я получила столько информации, что хватит, наверное, на целую неделю размышлений. Стоит только представить эту «благопристойную» буржуазную семейку с папашей-садистом, как меня охватывает глубочайшее омерзение… Элен возвращается минут через десять:

— Ну вот, дело сделано. По телевизору передают какой-то репортаж из Колумбии, хотите послушать?

Я приподнимаю палец. Почему бы нет? Это позволит мне немножко отвлечься, переключиться на что-то другое. Что ж, поехали — послушаем про знаменитый зеленый ад, наркокартели и вершины прекрасных гор, хотя я все же предпочла бы прослушать полный репортаж о том человеке, что является настоящим отцом Виржини!

— Добрый день! О, да вы прекрасно выглядите! Здравствуйте, Элен! Все было нормально? Не слишком много работы мы на вас взвалили?

Иветта! Моя Иветта! Ох, с каким удовольствием я расцеловала бы ее сейчас!

— Нет, что вы; никаких проблем. А как ваша нога? — спрашивает Элен.

— В полном порядке; до чего все же глупо было с моей стороны ее подвернуть…

— Как поживает месье Гийом?

— Он ждет нас в машине; вы же знаете, каковы эти мужчины: вечно они куда-то спешат…

— Вот как… Ну что ж, тогда не будем заставлять его ждать; вещи Элизы уже собраны.

— У вас очень усталый вид, Элен. Вы действительно не слишком перетрудились из-за нас?

— Нет, нет; просто последнее время я плохо сплю… Я провожу вас.

Меня выкатывают из дома; я очень довольна тем, что возвращаюсь к себе, но все же мне немного жаль покидать жилище этой «веселенькой» семейки, ибо, судя по всему, Элен почти созрела для того, чтобы поведать мне некие весьма интересные подробности своей жизни.

Меня грузят в машину, кресло кладут сзади.

— Здравствуйте, Элиза!

Жизнерадостный голос Жана Гийома. Моя правая ладонь вдруг оказывается в его руках: он дружески пожимает ее.

— Вы, как всегда, просто неотразимы!

Смех, обмен любезностями, до свидания, до скорой встречи, созвонимся. Машина трогается с места. Иветта тотчас принимается во всех подробностях расписывать мне свое пребывание у двоюродной сестры: ничего примечательного, пустая болтовня.