Я подумал, что наступил мой последний час. Но в этот момент подошел Гитлер, видимо слышавший слова Гиммлера, и сказал ему, что я единственный врач, который хорошо его лечит.

—А что касается таблеток, — добавил Гитлер, — то это мое личное дело. И вы, Гиммлер, не вмешивайтесь в дела, которые вас не касаются.

К тому времени уши фюрера были излечены, и ушному врачу пришлось покинуть ставку фюрера. Дежурный хирург доктор Хассельбах был отправлен на фронт. А профессор доктор Брандт получил от Гитлера распоряжение приезжать в ставку только тогда, когда прикажут».

Выходит, все обвинения Мореля в шарлатанстве и попытке отравить фюрера были продиктованы всего лишь конкурентной борьбой за престижную и, как думали многие в нацистской верхушке, влиятельную должность личного врача Гитлера. На самом деле Гитлер слушал Мореля, равно как и других докторов, только в медицинских, но отнюдь не в военных, политических или экономических вопросах. Здесь Гитлер всегда сам принимал решения.

Вторая же причина, побудившая противников Гитлера нападать на Мореля, заключалась в том, что они в пропагандистских целях демонизировали как фюрера, так и его личного врача, чтобы представить Гитлера как человека с разрушенной нервной системой и подверженного разнообразным мистическим влияниям. И точно так же многие бывшие нацисты и германские генералы оказались заинтересованы в демонизации Мореля, чтобы на его «пагубное влияние» списать главные неудачи Второй мировой войны.

И уж совсем несостоятельна попытка В. Мазера объяснить основные политические и стратегические решения фюрера его болезненным состоянием и приступами конкретных заболеваний. Нет, Гитлер до самого конца, до самых последних часов жизни контролировал германские вооруженные силы и управлял государством. Это доказывает хотя бы история с заменой Геринга на Грейма во главе люфтваффе, равно как и то, что приказы фюрера исполняли даже в день его самоубийства почти все военные и гражданские чины на территориях, которые в тот момент еще контролировал вермахт.

Еще важнее то, что практически все принятые Гитлером решения были по-своему логичны, и их в общем-то нельзя было назвать ошибочными в контексте той цели, которой следовал Гитлер. Порочна, ошибочна и принципиально недостижима была сама цель — мировое господство, да к тому же лишь для представителей высшей расы, предполагающее уничтожение «низших рас». Но необходимо помнить, что у Гитлера было немало великих предшественников, увлеченных химерой достижения «последнего моря». Достаточно назвать Александра Македонского, Чингисхана и Наполеона Бонапарта.

В целом же Гитлер, конечно, не отличался отменным здоровьем, особенно в последние три-четыре года своей жизни. Это было как следствием отравления газами в Первую мировую войну, так и нервными потрясениями 1942–1945 годов. И во Вторую мировую войну, безусловно, фюрер уже не смог бы сражаться в окопах и быть связным-велосипедистом. В то же время вплоть до последних дней он сохранял ясность ума и способность принимать и выполнять военно-политические решения. Кроме того, он был в состоянии самостоятельно обслуживать себя в бытовом плане, хотя из-за сильнейших стрессов военных лет чрезвычайно быстро одряхлел и в 56 лет больше напоминал 70-летнего старика. Однако и в таком состоянии Гитлер сохранял способность вырабатывать и осуществлять по-своему рациональную стратегию и контролировать армию и государство.

Все действия Гитлера после прихода к власти были направлены на укрепление военно-экономической мощи Германии для начала борьбы за мировое господство, которая, как Гитлер прекрасно понимал, не может не закончиться новой мировой войной. Для военной мобилизации, по его убеждению, лучше всего годилась диктатура. Но отнюдь не только по этой причине он выбрал именно такой вид политического строя. Избранный народ, верил Гитлер, должен управляться одним вождем — фюрером — и не может позволить себе роскоши внутриполитической борьбы, неизбежной при любой форме демократии. «Один народ, один фюрер, одна партия» — только там можно было достичь величия. И именно в этой политической системе фюрер никогда не мог ошибаться. А Гитлер всегда верил в собственную непогрешимость и высокую миссию. В книге «Моя борьба» он утверждал: «В ходе долгого пути развития человечества бывают случаи, когда в человеке возникает сочетание политических качеств и умения видеть на перспективу. Чем прочнее этот сплав, тем сильнее сопротивление, которое приходится преодолевать такому политику. Он работает не над потребностями, понятными каждому обывателю, а над целями, суть которых ясна лишь немногим. Поэтому его жизнь разрывается между любовью и ненавистью. Протест современников, не понимающих такого человека, борется с признанием потомков, ради которых он работает. Чем величественнее труд этого человека ради будущего, тем меньше его могут понять в настоящем...» А позднее, в 1930 году, в одном из выступлений настаивал: «Каждое существо стремится к экспансии, а каждый народ — к мировому господству. Лишь тот народ, у которого есть эта цель, находится на правильном пути».

Как отмечал В. Мазер, «с точки зрения Гитлера, «правильно» понятая политика предстает как беспощадная борьба за власть в рамках диктуемой законами природы борьбы за существование». А для этого требуется идеологическая монолитность народа. Как заявил Гитлер еще 19 марта 1934 года, «победа партии означает смену правительства, а победа мировоззрения — это революция, которая изменяет саму природу народа». Германский народ предстояло превратить в «расу господ», способную повелевать «низшими расами», и освободить всех немцев от химеры, именуемой совестью.

Гитлер допускал возможность выборов своего преемника после собственной смерти, но отнюдь не посредством всеобщих выборов, а высокопоставленными представителями элиты, наподобие конклава, избирающего римского папу: «Если со мной что-нибудь случится, то новый глава государства так же не должен быть избран всем народом, как папу не избирают все католики, а дожа венецианского не избирали все жители Венеции. Если основная масса народа участвует в выборах, то выборы превращаются в пропагандистскую шумиху.

Разумеется, пропаганда в поддержку тех или иных кандидатов вносит разлад в народ. Но если выборы проводятся в узком кругу — лучше всего было бы делать это в сенате — и возникнут разногласия, это не будет играть никакой роли. Нужно лишь не делать разногласия достоянием гласности. После выборов тот, кто набрал наибольшее число голосов, несмотря на все расхождения во мнениях до выборов, становится главой государства. Приведение к присяге новому главе государства вермахта, партии и чиновников в течение трех часов после выборов полностью обеспечит общественный порядок.

Я не питаю иллюзий, что в результате выборов во главе Рейха непременно станет выдающаяся личность, которой сама природа предназначила быть вождем. Но в любом случае он должен быть подлинно незаурядным человеком, чтобы — до тех пор пока весь аппарат в полном порядке — можно было не опасаться за судьбу Рейха.

Традиционный германский принцип избрания императоров, собственно говоря, был бы идеальной формой организации верховной власти в Рейхе. К сожалению, он не дал результатов из-за того, что князья были наследственными владетелями своих феодов. Поскольку Германия на протяжении нескольких столетий служила символом Европы и никакой опасный враг не угрожал ей извне, князья решили, что ради своих интересов могут позволить себе роскошь избирать императорами слабых и ничтожных людей и тем самым существенно ослабить верховную власть в Рейхе.