Когда П. А. Толстой составлял в 1703 г. свое описание Османской империи, он много внимания уделил состоянию армии и флота. Он пришел к выводу, что военное ослабление империи османов было следствием ее экономического упадка. Военная техника – пушки, холодное и огнестрельное оружие – все более отставала от Европы. В артиллерии и в XVII, и в XVIII вв. употреблялись снаряды времен XVI столетия и даже мраморные ядра эпохи султана Сулеймана Кануни. В XVIII в. военная техника турецкой армии отставала от европейской по меньшей мере на полтора века.

Тактические свойства турецкой армии также были крайне низкими. Если европейские армии уже знали и постоянно использовали искусство военного маневра, то турки продолжали на поле битвы брать числом, действуя обычно беспорядочной массой. П. А. Толстой писал о турках, что «вся их военная хитрость и сила состоит в их множестве… ежели же их неприятель собьет и принудит отступить, потом уже никоим образом установиться в строй не могут, но бегут и погибают, понеже стройному бою не обыкновенны, и егда неприятель их погонит, тогда отдираются от начальства и оставляют их и бегут невозвратно и видят сами, что тот их воинский строй им не пожиточен и… худ, одначе иностранным обучением гнушаются». П. А. Толстой был прав, турецким правящим кругам понадобился с того времени почти век, знаменитый их военными поражениями, чтобы преодолеть барьер предубежденности против всего европейского, «гяурского», признать превосходство европейской науки и техники, в том числе военного дела, и начать реформировать свою армию на европейский лад.

В XVIII в. войско Османской империи терпело многие неудачи еще и потому, что во главе его стояли люди, подчас совершенно невежественные в делах военных. Обычно европейскими армиями в ту пору на театрах боевых действий командовали профессиональные полководцы, турецкие же войска по традиции возглавляли великие везиры. Даже общеобразовательный уровень таких главнокомандующих был порою анекдотичен. Когда во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. французский посол предупредил Порту о том, что русская эскадра направилась из Кронштадта в Эгейское море, великий везир этим сведениям верить отказался, будучи твердо убежден в том, что между Петербургом и Средиземным морем морского пути нет. А когда русская эскадра оказалась в турецких водах, пройдя через Гибралтар, Высокая Порта обвинила Венецию в том, что она пропустила русские корабли из Балтийского моря в Средиземное через Адриатическое.

Резко сократилась к XVIII в. и численность султанской армии. В середине XVI в. иррегулярная конница насчитывала 200 тыс. человек, в период русско-турецкой войны должна была составлять 135 тыс., а на деле под знамена султана собралось не более 20 тыс. кавалеристов-тимариотов. Военные отряды местных феодалов, тоже обычно конные, насчитывали в середине XVIII в. 40–50 тыс. человек, но больше походили на разбойничьи шайки, и пользы от них в период военных действий было очень мало. Что касается регулярного войска, основу которого по-прежнему составлял янычарский корпус, то и его боевая мощь резко упала. Во второй половине XVIII в. в списках янычар, получавших жалованье, значилось 75 тыс. человек, тогда как непосредственно в военных операциях участвовало не более 18 тыс. янычар. Остальные предпочитали заниматься теми вполне мирными профессиями, которые уже в XVII в. начали избирать себе многие янычары, нарушая прежние запреты на участие в ремесле или торговле.

К XVIII в. часть янычар уже официально входила в состав торгово-ремесленных цехов, в цеховые советы. Янычарские офицеры разных рангов обзаводились лавками, держали постоялые дворы, становились ростовщиками. И все это делалось не только при сохранении получаемого из казны жалованья, но и с использованием прав, которые давало пребывание в янычарском корпусе. Ведь янычар – торговец или ремесленник – был наилучшим образом защищен в своих деловых операциях от административного произвола. Время комплектования корпуса по системе «девширме» к XVIII в. ушло в прошлое, ряды янычар пополняли их дети, а также турки – ремесленники или торговцы, стремившиеся попасть на жалованье и под защиту корпуса. Янычарские воинские билеты, эсаме, стали предметом купли и продажи, ибо они давали право на получение жалованья.

В корпусе янычар можно было даже приобрести за деньги должность, дав, разумеется, взятку соответствующему должностному лицу.

Естественно, в таких условиях большая часть янычар к боям была совершенно не подготовлена. О боеспособности янычар российский посол П. А. Толстой писал, что воины сии лишь «суть именуемы и защищаемы тем именем, а войны не знают». Зато они, превратившись в подобие преторианской гвардии, были непременными участниками дворцовых смут и интриг, свергали и возводили на престол султанов, смещали великих везиров и министров. Корпус был оплотом феодально-клерикальной реакции. Религиозный фанатизм янычар постоянно использовало мусульманское духовенство в борьбе за сохранение своих привилегий, против всяких попыток нововведений.

Остальные виды войск тоже были весьма далеки от совершенства. Артиллерийские части по организации и оснащенности техникой далеко отстали от европейского уровня. Регулярная кавалерия в немалой степени утратила свою боевую силу, да и численность ее сократилась. Флот в начале XVIII в. был в лучшем состоянии, чем сухопутные войска, хотя и значительно уступал по боевым качествам военно-морским силам государств Западной Европы. В военное время флот султана обычно усиливался кораблями турецких корсаров.

Между тем на протяжении XVII–XVIII вв. империи османов не раз пришлось вести вновь войны на Западе и на Востоке. И хотя порой успех бывал на стороне турок, победоносному движению султанских войск явно пришел конец. Все чаще султану и Порте приходилось думать не о наступлении, а об обороне.

Первая ощутимая военная неудача постигла Османскую империю уже на рубеже XVI–XVII вв. в войне с Австрией. Она разгорелась в 1593 г. Австрия действовала в союзе с Трансильванией, Молдовой и Валахией, опиралась и на поддержку Франции. С самого начала войны султанские войска начали терпеть поражение за поражением. Затем, правда, туркам удалось одержать несколько побед над австрийскими войсками (сражения под Эрлау и на реке Тисе в 1596 г.). Затем военные действия почти десять лет длились с переменным успехом. В конце концов обе стороны, измотанные затяжной войной, пошли на мир. 11 ноября 1606 г. в венгерском городе Ситватороке был подписан австро-турецкий мирный договор. Он не принес ни одной из держав территориальных приобретений, но султану пришлось отказаться от ежегодной дани с Австрии. Ему пришлось пойти еще на одну важную уступку – австрийский монарх был признан им по договору императором, а не именовался, как ранее, «господином Вены». Эта на первый взгляд протокольная деталь отражала важные изменения в отношениях османских султанов с правителями европейских держав. Ситваторокский договор был одним из первых дипломатических документов, зафиксировавших начало ослабления могущества Османской империи.

В самом начале века неудачно для империи сложилась и война с Ираном (1603–1612). Впервые за целое столетие военная инициатива перешла к сефевидскому Ирану. Шахским войскам удалось в 1603 г. овладеть Тебризом, а в 1603–1607 гг. вновь поставить под власть Исфахана Восточную Армению и Восточную Грузию, Азербайджан, Лурестан и часть Курдистана. Поражения настолько деморализовали султанское войско, что нередкими были случаи перехода целых воинских частей на иранскую сторону. Война закончилась подписанием в Стамбуле мирного договора, по которому сефевидский Иран закрепил за собой завоеванные земли. Султан и Порта, для которых еще не стали привычными поражения и территориальные уступки, попробовали вскоре взять реванш. В 1616–1618 гг. между Османской империей и Ираном возобновились боевые действия, но они не принесли успеха туркам. В конечном счете им пришлось подписать новый мирный договор с Ираном, который подтвердил условия Стамбульского договора 1612 г. Но и на этот раз мир оказался непрочным. Новая ирано-турецкая война (1623–1624) окончилась новыми территориальными потерями для Османской империи. Шахские войска овладели всем Ираком, под властью шаха оказались Мосул и Басра, а также священные для шиитов Неджеф и Кербела.