Но как таковое сменовеховство все же исчезает го­да на два из партийных дискуссий, если не считать беглого замечания Бухарина на XIII съезде партии, в 1924 г., о том, что это течение не опасно при правильном к нему отношении. Это самодовольное замечание постепенно сменяется растущей тревогой, но об этом речь будет позднее.

Пока что тревога по поводу сменовеховства по-прежнему слышится у Скрыпника, хотя она и не принимает прежних резких форм. Выступая в апреле 1924 г. на партконференции Украинского военного округа, он не забыл упомянуть о том, что сменовеховцы особенно хвалят Красную Армию за то, что, по его словам, они считают ее «носительницей русской национальной идеи». Ясно, что это было завуалированной формой критики русифицирующей роли армии. Но на анонимных сменовеховцев внутри партии Скрыпник более не нападал, как он делал это на XI съезде.

ЛЕНИНСКИЙ ПРИЗЫВ

Одним из событий, имевших далеко идущие политические последствия, оказалась смерть Ленина и т. н. ленинский призыв в партию, целенаправленно запланированный Сталиным. В своем стремлении к единоличной власти Сталин нуждается в изменении структуры партии. Старая партия, воспитанная и сформированная в период доминирования Ленина и Троцкого, Зиновьева и Каменева, не была подготовлена к тому, чтобы признать власть относительно малоизвестного лидера. Лишь приток в партию новых сил мог изменить положение.

Ленинский призыв, который формально означал включение в партию рабочих от станка, по существу, был притоком большого количества крестьян, ибо прежний рабочий класс, по общему признанию специалистов, почти полностью исчез во время гражданской войны и революции. Новый приток в партию состоял из людей, пришедших в город всего за год-два до этого. О его масштабах говорит следующее. Если по официальной партийной статистике в январе 1924 г. в партии насчитывалось 83 000 коммунистов у станка, то в январе 1925 г. их было уже 302 000, в январе 1926 — 409 000, а в июле 1926 г. — 433 000.

По признанию уже выдвигавшегося Г. Маленкова, основная масса вновь принятых рабочих принадлежала к средней квалификации, что могло означать, что они в результате первоначального обучения уже получили какой-то небольшой производственный разряд. Маленков признавал, что кадровые рабочие не проявляли особого желания вступать в партию, а направляли свою активность «по линии мещанских интересов».

Новая партийная среда на низовом уровне означала то, что партия приобретала крестьянский характер, хотя тип нового члена партии не представлял собой традиционного крестьянина. Новый призыв состоял из людей, оторвавшихся от традиционного уклада жизни, индоктринированных в официальной идеологии, но зато несших в себе бессознательно часть традиционных привычек.

Их приход означал также существенное смещение национального вектора. Партия становилась компактно русской, ибо пролетариат у станка главным образом формировался из русских.

Если даже Сталин, предпринимая «ленинский призыв», просто рассчитывал на него лишь как на будущую опору личной власти, он вскоре мог убедиться в том, какие далеко идущие социальные последствия это вызовет.

Разумеется, ленинский призыв объективно был не только укреплением его личной власти. Партия не имела еще достаточно сильной социальной базы. Ленинский призыв объективно стал средством широкой социальной мобилизации населения. Но, расширяя рамки партии, Сталин скорее вольно, чем невольно готовил базу и для крупных идеологических сдвигов. Новый призыв пополнял партию не в условиях революции и гражданской войны, а в условиях нэпа с его идеологической двойственностью, частью которой было двойственное отношение к национализму. Идеи красного патриотизма, централизма, народничества были уже давно терпимы, и новый призыв, разумеется, был для них гораздо более благоприятной средой, чем прежний состав партии.

Наконец, новый призыв пополнял партию как раз в момент начавшейся открытой борьбы с Троцким, а затем с Зиновьевым и Каменевым, так что эти лидеры не представляли для новых членов того безусловного авторитета, который они имели для старых членов партии.

ТРИУМФ ФАШИЗМА В ЕВРОПЕ

Но внутренних факторов недостаточно, чтобы понять условия проникновения национал-большевизма в советскую политическую систему. Надо учесть и то, что международное положение в начале 20-х годов ознаменовалось быстрыми успехами правого националистического радикализма.

Самым крупным событием такого рода явилась победа фашистов в Италии. Бывший левый социалист Муссолини оказался родоначальником движения, которому было суждено охватить на значительный период времени многие европейские и азиатские страны, а также способствовать победе национал-социализма в Германии. Как это ни парадоксально, воинствующий национализм Муссолини, его антикоммунизм с самого начала совмещались с реверансами в сторону Советской России и открытыми признаниями того, что политические методы большевизма стали и его орудием. Эта амбивалентность итальянского фашизма по отношению к СССР ярко проявилась и в том, что Муссолини оказался одним из первых западных лидеров, признавших СССР в феврале 1924 г. Именно фашистская Италия, объявившая смертельную борьбу коммунизму, признала большевистскую власть одной из первых и оставалась в самых дружественных отношениях с ней в течение многих лет, пока Италия не вошла в один военный лагерь с нацистской Германией[15].

Естественно, что в таком сложном вопросе, как отношение с фашистской Италией, неожиданно протянувшей руку признания СССР, среди большевистского руководства не могло быть полного единства. В Москве были круги, которые были против отношений с Муссолини, но в критический момент новый советский посол в Италии, известный сторонник Троцкого Юренев, устоял перед этим давлением, а также перед давлением со стороны итальянских коммунистов, будучи уверенным в прочности нового итальянского режима.

Создавался новый прецедент сотрудничества СССР с антикоммунистической страной, проповедовавшей воинствующий национализм. Прочность итальянского режима, в которую уверовал даже левый коммунист Юренев, свидетельствовала о том, что национализм в сочетании с большевизмом мог оказаться исключительно мощным политическим средством, способным увлечь за собой вчера еще революционные массы и обеспечить стабильность в достаточно большой стране.

Происхождение фашизма из кругов левого социализма лишний раз указывало, как легко можно перейти с крайне левых на крайне правые позиции, сохраняя те же политические методы.

Сталин в 1934 г. подчеркнул, что различие в идеологии между Италией и СССР нисколько не помешало этим странам установить между собой наилучшие отношения.

Итальянско-советское сближение привело к многочисленным последствиям. В это время национал-социализм в Германии стал разрастаться в массовое движение. Будучи близок к итальянскому фашизму, он имел и ряд существенных отличий, и самое главное из них — крайний расовый антисемитизм и утверждение, что евреи являются первопричиной всех бедствий Германии. Также в отличие от Муссолини нацисты рассматривали СССР как страну, в которой победил еврейско-масонский заговор.

Казалось бы, ничто не должно было указывать на малейшую возможность сближения между СССР и немецкими нацистами, если даже