высоте. Вероятно, в этот момент он винит себя больше, чем я.

— Вот, — говорит она. Я смотрю на свежий круассан в другой ее руке, когда она машет им в мою сторону. — Пожалуйста, ешь.

Я беру его и откусываю кусочек, прежде чем прожевать и проглотить. После того, как Лина доедает свой, я наблюдаю, как она встает и подходит к одному из окон. Она садится на выступ и смотрит наружу, время от времени прикрывая глаза, и я жалею, что не могу проникнуть в ее разум прямо сейчас. Я хочу знать все ее мысли и чувства, секреты. Я отчаянно хочу иметь возможность понять ее.

Делаю несколько глотков апельсинового сока и подбираю остатки с подноса с завтраком, прежде чем сдаться. Я просто не голоден, но, думаю, съел достаточно, чтобы успокоить Лину. Когда я снова сосредотачиваю на ней свое внимание, она уже не у окна, а вместо этого смотрит на маленький рисунок углем в рамке на стене. Это был первый рисунок, который я сделал после того, как ее похитили.

— Это что, я? — спрашивает она.

Я пытаюсь оценить ее реакцию, прежде чем ответить, но она абсолютно ничего не показывает, только поворачивает голову и моргает мне.

— Да, — наконец говорю я ей.

— У тебя есть еще? — спрашивает она.

С трудом сглатывая, я киваю ей.

— Покажи мне.

Я встаю и выхожу из комнаты. Слышу ее мягкие шаги позади себя, поэтому продолжаю идти по коридору. Я обустроил свою студию в этом крыле много лет назад. На самом деле это была идея моей матери. Я думаю, мы оба знали, каким терапевтическим действием это было для меня после похищения Селины.

Я открываю дверь и позволяю Селине войти первой. Я слышу ее тихий вздох и внутренне съеживаюсь. Черт возьми, я надеюсь, она не думает, что я какой-то подонок.

Входя вслед за ней, я пытаюсь представить комнату ее глазами.

Сотни набросков и рисунков углем, даже картины с изображением ее лица разбросаны по небольшому пространству. Большинство из них относятся к тому времени, когда она была моложе. Некоторые из них — это то, как я представлял, что она будет выглядеть, когда станет старше.

Она красива, но картины и в подметки не годятся реальности. В реальной жизни Лина гораздо более сногсшибательна.

— Я пытался представить, как ты будешь выглядеть, когда состаришься рядом со мной, — объясняю я ей. Моя рука нервно потирает затылок, пока я жду, что она что-нибудь скажет, что угодно.

Она не торопится, ходит по комнате и рассматривает каждый рисунок. Однако не на всех изображено ее лицо. Нет, на некоторых изображены животные, пейзажи или океанские волны на закате.

— Нико, это невероятно, — наконец говорит она.

Такое чувство, что я внезапно снова могу дышать, и вздыхаю с облегчением.

— Спасибо, — говорю я ей.

— Могу я спросить, почему ты нарисовал так много моих портретов?

Я колеблюсь, прежде чем ответить.

— Это потому, что я так сильно скучал по тебе, Лина. И я… я не хотел когда-либо забывать тебя.

Маме удалось сделать всего несколько фотографий Селины, пока она жила здесь, но этого было недостаточно. Мне нужно было больше. И, рисуя ее, она казалась более реальной.

Иногда мне казалось, что она была всего лишь сном, пока была здесь.

Она поворачивается ко мне, когда я подхожу к ней. Я смотрю на ее красивое лицо.

— Когда ты исчезла, я хотел, чтобы память о тебе жила не только во мне, но и во всех, кто видел мои работы. Я никогда не хотел, чтобы мир забыл, какой ты была замечательной и особенной для меня.

Слезы наполняют ее красивые глаза, когда она смотрит на меня. Прежде чем могу остановить себя, я обхватываю ее нежную щеку ладонью. Большим пальцем медленно поглаживаю ее нижнюю губу. Это так мягко и деликатно.

Черт возьми, так я хочу ее поцеловать, прикоснуться к ней. Но сначала мне нужно ее разрешение. Я не хочу ничего просто так брать у нее. И даже больше того, я хочу, чтобы она доверяла мне настолько, чтобы дать свое согласие.

Это будто сильное магнитное притяжение, не похожее ни на что, что я когда-либо испытывал прежде, сближающее нас, когда она приподнимается на цыпочки, ее рот так близко к моему, что я чувствую ее дыхание на своих губах. Как только ее губы нежно касаются моих, звонит мой телефон, разрушая момент. И, как будто мы оба были захвачены каким-то трансом, который внезапно прервался, она опускается на пятки и делает шаг назад, прикусив нижнюю губу.

— Извини, — быстро бормочу я. Чертыхаясь, достаю телефон из кармана и отвечаю на звонок. Я слушаю своего отца на другом конце провода.

— Нико, встретимся в подвале. Прошлой ночью мы нашли человека, ответственного за взрыв.

— Я сейчас буду, — говорю ему, прежде чем закончить разговор. Поворачиваясь к Селине, я хмурюсь. Она выглядит такой чертовски красивой, что это причиняет физическую боль. — Мне нужно идти.

— Все в порядке, — говорит она мне с вымученной улыбкой. Я могу сказать, что наш интимный контакт подействовал на нее так же, как и на меня. — Ничего, если я побуду здесь еще немного?

— Конечно. Ты можешь оставаться столько, сколько захочешь.

Бросив на нее последний взгляд, я поворачиваюсь и ухожу. Мне не хочется оставлять ее одну прямо сейчас, после того момента, который мы только что разделили, но есть более насущный вопрос. Весь сдерживаемый гнев, который я испытывал в последнее время, вот-вот выйдет наружу и я не могу дождаться, когда смогу отомстить.

Глава 31

Николас

Под диспетчерской находится более глубокий, темный, звукоизолированный подвал, который мой отец создал для своих внеклассных занятий. Как только я открываю люк на лестницу, слышу мужской крик. Довольная улыбка появляется на моем лице, когда я спускаюсь по ступенькам, не торопясь и наслаждаясь звуками, издаваемыми мужчиной, добивающимся своего правосудия.

Есть несколько отдельных бетонных комнат со сливом в центре каждой. Это немного облегчает уборку, поскольку есть возможность смыть кровь… и другие вещи. Завернув за угол, я вижу, что Бенито и мой отец находятся в комнате с мужчиной. Я поворачиваю голову из стороны в сторону, разминая шею, готовый взять верх. Мой отец прищуривает глаза, когда вхожу, но он знает, что я достаточно взрослый для этого дерьма. Я не позволяю им нянчиться со мной, как они это делают с Арией. Я не в первый раз имею дело с подонками